Огромный лес.
По неизвестной причине его забросили сторожа, о нем словно забыли директор и весь лицей. Как будто зеленое пространство за окнами открывает вид на соседний зеленый городок, тихий и бесшумный, густонаселенный величественными дубами-долгожителями.
Вход в него преграждает каменная арка, от времени расколотая пополам в районе правой колонны. И вся тропинка от нее, уложенная аккуратными квадратными плитами, сквозь которые проступает нескошенная трава, ведет в неизвестном направлении. Я никогда не видел арку при свете солнца. Лишь лунное отражение позволило бы мне рассмотреть выбитые на нем когда-то старинные надписи.
«Не наступай на ветки. Они трещат», - сказал Антон, осторожно спускаясь по ступенькам. Усыпанные зеленой листвой плиты, огромные и слегка скользкие, иногда прогибались под весом человеческого тела, вбиваясь в застоявшуюся почву.
Тропинка ведет вниз от самой арки и – до бесконечности. Пока носок сапога не упрется во что-то каменно-твердое или плита не исчезнет из-под ног. При свете луны трудно разглядеть, на что ты наступишь сейчас – и сможешь ли оторвать ногу от земли и сделать еще один шаг в неизвестность.
Они не взяли с собой ни фонарик, ни свечу, понадеявшись на собственное чутье и на глаза-бинокли. Странная собачонка устремилась за ними. Появившись ниоткуда, вильнула в сумрак густого леса, оставив на свежевыпавшей листве следы аккуратных лап.
Антон шел, иногда прислоняясь к покосившимся деревьям, сгибая ветки. Женя плелся за ним, осторожно ступая на нехоженую тропинку своими огромными сапогами. Они встретились один на один с темнотой, с могучим соперником, на стороне которого угловатые страшные тени в виде лесных зверей, внезапные скрипы и шорох листвы – а дороги не видно. И только часть деревянного забора, а точнее то, что от него осталось – горизонт, точка, до которой нужно дойти, не сбившись с пути подозрительным лаем.
Женя, словно игрушечный, шатался из стороны в сторону, спотыкаясь о торчащие коряги. Мундир был окончательно испорчен: на рукавах застыла черная грязь, а белые манжеты испачканы свежей кровью. Женя остановился, опустив на землю то, что нес в руках весь путь.
«Давай здесь? Я уже не могу нести. Какая разница, где мы его бросим? Все равно тут никто искать не станет».
Антону, уже ушедшему далеко от друга, пришлось вернуться и на секунду забыть про тишину.
«А если нет? Может и тут найдут. Сам разбивал, сам и ищи теперь, куда девать эти осколки».
Куски стекла, большие, размером с подземный люк, и маленькие, с листок записной книжки, лежали на крепких руках Жени, слегка соскальзывая и царапая пальцы. Новые капельки крови иногда проступали сквозь кожу, но стойкий Гроцман легко переносил эти незначительные порезы.
Щенок, размером с небольшую подушку, догнал ребят. Его рыжая шерсть в кромешной темноте казалась огненно-красной. Услышав шорохи еще издалека, Женя был готов бросить надоевшие осколки на землю и сдаться добровольно. Но не тут-то было: там, где даже луну закрывают могучие деревья, заметили они его длинные уши.
«И зачем ты взял с собой эту псину?».
Протяжный лай пронесся над пустотой.
«Замолчи!» - злобно прорычал Антон, попытавшись достать до морды пса носком туфли. Щенок отскочил в сторону.
Черные деревья зашептали.
«Я положу их здесь. И пошли уже отсюда, мне не по себе», - сказал Женя и, сев на корточки, опустил стопку битого стекла на холодную землю. Земля и вправду была холодной: сюда никогда не доходит солнце, а серые деревья и без того впитали в себя ночную прохладу, превратив этот неизведанный никем лес в морозильную камеру.
Тело пуд мундиром понемногу теряло свою живучесть. Антон глубоко вздохнул, выпустив клубок белого дыма, и прислонился к согнутой липе, едва не промахнувшись и не упав на замороженные листья.
В кромешной темноте показался блик от походного фонаря.
Щенок отскочил в сторону, спрятавшись за широкой жениной ногой.
Битое стекло заблестело, на секунду наполнив светом бесконечно черную пустоту...
Я не хотел никого пугать, поэтому еще издали посветил фонарем, словно маяком. Хорошо, что в моей сумке, еще до конца не разобранной, я быстро нашел этот прибор, который поначалу не хотел брать в лицей. Но осторожность отца сделала свое дело: фонарь пригодился мне уже во второй раз. Первый раз я достал его, когда услышал шорохи в коридоре, недели две назад. Однако предчувствие меня подвело: шорох затих, едва я выглянул во мрак коридора. Сегодня же фонарь мне пригодился по прямому назначению: я следил за голосами где-то впереди меня и освещал себе дорогу этим ярким светилом.