Думаю, мы не настолько враждуем, что бы закрыть писательский кружок.
Не так ли, ребята?
«И по поводу той ночи после бала – все вопросы к Милану. Но сегодня его не будет, по крайне мере еще часа два точно».
«Значит, я могу идти?» - наконец, задал вопрос я, поймав на себе десяток обезумевших глаз.
«Я думал, у нас есть много других тем для разговора», - заметил Кирилл, слегка выходя вперед из внезапно сплотившейся толпы.
Толпы против меня.
«И какие же темы, например?» - поинтересовался я.
Но ответа не дождался: в комнату постучал Лешка, наш маленький почтальон, как всегда неумытый, запыханный и ловкий.
«Денис здесь? Денис Серцев».
«Тут я. Письмо?».
«Оно самое», - ответил Лешка и, осторожно наступив на паркет кабинета, вручил мне белый конверт. Пока я рассматривал адрес отправителя, Лешка раскрыв рот разглядывал наш класс, пока Кирилл не вышвырнул его за дверь.
«Кто пишет?».
«Подруга, а что?».
«А не слишком ли много у тебя подруг?».
Подколки Кирилла рождали во мне необъяснимое чувство ярости.
«Тебя это никак не касается, поверь».
«Нет уж, касается. Всех нас касается».
Бульба, Прохор как-то неодобрительно восприняли слова Кирилла. Видимо, они, адекватные, не привыкли лезть в личную жизнь друзей. В отличие от нашего вожака.
«Кто там тебе написал? Ксюша какая-то, да?».
«Что ты хочешь этим сказать?».
«А Таня ее знает? А Кристина знала про нее, а?».
Я ударил Кирилла.
Рука словно сама по себе сделала неширокий замах и приземлилась сжатым кулаком на его мерзкую щеку.
Кирилл, не издавший ни звука, сплюнул в сторону пару капель свежей крови.
А затем, как освободившийся из клетки зверь, бросился мне в шею.
И если бы не стоявшие сзади Женя и Бульба, наша драка закончилась бы более драматично.
Я смахнул с шеи проступившую из раны кровь.
Дернул ручку двери. Закрыто. Видимо, Виталик до сих пор не появился в лицее. Открыв своим ключом, я зашел в комнату. Было душно и пахло чем-то соленым. Открытое окно пустило легкую прохладу. Ветер, довольно сильный, занес сквозь дверцы листья клена. Комната в одно мгновение покрылась зеленью.
Солнце понемногу уходило за полосу горизонта. Любование оранжевым закатом было бы сейчас наилучшим времяпровождением.
Я хочу провести его с Таней.
Придаться сумасшествию, бросившись за ней из окна? Нет уж, хватит на сегодня сумасшедших.
Проклятая царапина иногда давала о себе знать. А сейчас и вовсе напоминала каждую минуту: легкий поворот головы превращался в повторный надрез над горлом. Я замотал шею только что постиранным полотенцем и сел на свою кровать.
Письмо от Ксюши составляло всего несколько строк. Она сообщила, что обещанное ей путешествие все же состоится: уже в середине августа ее теплоход будет плыть с остановкой в Петербурге.
Ксюша умела выражать радость: ее почерк слегка косился, учащались ошибки, слова выходили за строки.
Я перечитал письмо еще раз. Вероятно, мне показалось: мы не виделись с ней каких-то три с лишним месяца, а у меня уже столько всего произошло.
Хватит ли мне эти три минуты стоянки, что бы рассказать Ксюше все, что случилось со мной этим «вечным» летом?
Про новые стихи и Чтения.
Про новых друзей и новых врагов.
И, почему бы и нет, про Кристину и Таню.
Хватит ли?
Я закрыл окно и начал собирать на тетрадку разлетевшиеся по всей комнате красные и зеленые листья, не комкая их и не пачкая складывать на обложку. На кровать Виталика упала целая веточка с расписным набором листьев. Под ней обнаружил записку.
«Умер отец. Не ищите меня. Виталий Терентьев, 3 июля».
Бросил на пол тетрадку, выбежал из комнаты, схватив записку.
По всей комнате разлетелись багрового цвета листья клена.
XXXXV
Я выбежал в коридор.
И куда мне идти? Куда б пошел, будь я Виталиком?
Забился бы в угол и не выходил из него.
Никогда в своей жизни я не терял близкого человека.
Дыхание сбито диким волнением и тревогой. Сердце билось где-то в пятках, стук отдавался в висках.
Вдоль коридора бегали лицеисты. Мелькнула мысль, что он просто затеряется в толпе, зная, что его не начнут искать. Но ведь он такой замкнутый, да еще и с болезненным видом после долгого ожидания и такой невыносимо больной развязки…Я побежал к директору.
Скорее даже не за тем, что бы сообщить эту новость.
А за вопросом: где прячутся люди, теряя частичку душу?
Степан Богданович прятался в своем кабинете, запирался изнутри под ключ, оставаясь наедине с красным бархатом.