«Говорят, лицеист ваш пропал, Виталием зовут», - подключился к разговору охранник.
Лукерий взялся за свою седую голову.
«Они ведь совсем одни туда пошли…Директор осведомлен?».
«Еще как осведомлен. Он лично одному из них так и сказал: «Иди, куда хошь».
Лукерий больше не слушал крики охранника. Он быстрым шагом спускался по крутой лестнице.
Тьма окутала весь Петербург. Ночь всегда казалась ему чуть более светлой, чем она есть на самом деле. Фонари должны освещать безлюдные тротуары. Но только не в эту ночь.
«Неужели за нами так никого и не послали? Наверняка Лукерий уже исколесил весь лицей вдоль и поперек».
«А кто его знает. Директор домой ушел, может Лукерий и не знает даже, где мы сейчас».
«Знать бы нам, где Виталий, и дело с концом»…
Мы старались не молчать. Молчание ночью страшнее удара в спину: ночь вокруг тебя и внутри тебя. И ты не знаешь, с какой стороны на тебе обрушится ее зло.
Чем глубже мы лезли в дебри леса, тем меньше сил оставалось на дорогу домой. Мы подумывали о возвращении назад, но только не Кирилл: он рубил ветви, как рубит дровосек, рубил, согревая руки. В лесу всегда холоднее: теплый воздух не проходит меж высоких деревьев. Словно глубоко под водой ты находишься, не чувствуя летнее ночное тепло.
Я старался не думать о плохом: пытался читать свои стихи, сначала про себя, затем вслух. Мое монотонное чтение, похожее на марш, согревало Прохора: он говорил, что яснее думается под ритмичный такт сопровождения.
А деревьям не было конца.
«Я больше не могу. Оставьте меня, ребята, я лучше тут заночую, на ветках, но дальше не пойду».
Антон упал прямо на землю и пытался укрыться принесенной простынкой. Прохор, весь синий от холода, упал на колени. Его дрожащие губы пытались что-то сказать, но не смогли: онемевший язык пытался издавать нечто подобное на звуки.
«Дайте одеяло, он замерз ужасно», - крикнул я. Кирилл кинул мне одеяло из сумки.
«Ребята, смотрите», - вдруг шепотом произнес Антон.
Впереди что-то двигалось.
Я уже сделал шаг, но Кирилл отбросил меня назад. А если это медведь или другой хищник?
Но теплое тело не издавало никаких звуков и не делало движений.
Шорох. Словно по листьям кто-то шаркает твердой обувью.
«Бегите, бегите, бегите», - раздается шепот спрятавшегося за деревом существа.
Я узнал в нем Виталика. Подбежав вперед, схватил его за падающие ноги и протащил по сырой земле. Ребята подбежали на подмогу.
«Бегите, он…Он этого так не оставит. Ребята, не слушайте его», - твердят иссохшие губы Виталика.
Мундир измазан грязью и травяными разводами, исцарапанное от веток лицо дышит холодом…Следов драк и крови нет.
Что привело его в этот лес!?
Мы положили его на землю. Антон за секунды, разорвав покрывало, соорудил носилки.
Ныне беззащитное тело Виталика бросилось мне в шею.
«Из-за тебя! Все из-за тебя! Убейте его! Иначе потом расплатятся все!...Ребята!», - орало во весь голос существо, что еще недавно было Виталиком.
Я упал: исчезло дыхание, мне казалось, что я задыхаюсь.
«Он совсем спятил! Успокойте же его кто-нибудь!» - твердил Кирилл, связывая ноги тугою веревкой.
А Виталик кричал: «Нет! Не отпускайте его! Он уйдет! Ребята!...». Его надрывный ор прекратился, и начались истерические рыдания. Связанный с двух сторон он дергался, заливаясь плачем, кричал «Прости меня, папа, простите меня все»…А мы, обеими руками держа носилки, топтали в беге черную землю.
Силы иссякали: мы боялись не дотянуть Виталика. Начался бред.
Первый раз в жизни мы слышали речь умирающей человеческой души.
«Хватит! Я не могу так!». Прохор упал и забылся. Мы, подкошенные свалившейся ношей и убитые давлением, упали вместе с ним.
Скрип давит на уши, давит на голову, на все органы чувств.
Скрип совести не сдержит ни один человек.
Я закрыл уши и закричал.
Сквозь темноту к нам бежали. «Они здесь, вот они!» - раздавались голоса вокруг упавших. Я не помнил, как меня подхватили и понесли, цепляя за стволы деревьев, разрывая остатки куртки. Я снова забылся под истерические ребяческие стоны…
XXXXVIII
Ведь это все – тоже сон? Ведь я проснусь сейчас, да? Как проснулся тогда, изможденный и слабый, на мягкой кровати в белоснежном кабинете…