В глазах немного мутнело: вчерашняя пыль еще стояла перед глазами. Спускаться по крутым ступенькам оказалось невероятно тяжело. Каждый шаг давался с трудом. Поднимавшиеся вверх подавали мне руки и освобождали проход. Я не знал, чем отвечать на их поддержку. Фальшивая улыбка не выдавливалась из отсыревшего лица.
Возле входа в белоснежный кабинет уже стояли. Это были мои друзья.
Я побрел быстрее, стараясь не выдавать своего внутреннего и внешнего упадка. Они тоже встрепенулись, поправляя помятую и испачканную одежку.
Милан и Бульба поднялись со стульев. Женя и Кирилл отклонились от стены.
В метре от них я остановился.
Сперва мы окатили друг друга холодными взглядами, словно ведром ледяной воды.
А затем просто обнялись, как обнимают старшие братья вернувшегося откуда-то издалека младшего.
Ожидание было томительно.
Наши не выспавшиеся тела меняли свое местоположение по всему коридору лицея. Кирилл, прислонившийся к стене, смотрел в потолок, слегка выставив вперед онемевшие ноги. Антон теребил пальцами по стулу, на котором сидел проснувшийся Прохор. Остальные полулежали на полу: сил удерживать свой вес не было ни у кого.
И сил вести бесполезные беседы тоже.
Я на несколько минут уснул, облокотившись о прочную спину стены.
Пока не вышла из белого плена комнаты главная медсестра:
«Вы друзья Терентьева? Ребята, нет необходимости здесь сидеть. У него нервный срыв, легкое помутнение сознания после письма от родных. Сейчас все хорошо. Ему нужно выспаться. Отойти немного от вчерашнего дня».
Каждый хотел попасть к нему. Хоть минуту побыть у постели страдающего друга.
Но мы послушно вернулись на свой этаж.
Где, облокотившись о запыленный подоконник, меня ожидала заплаканная Таня.
XXXXIX
«Он ведь был не в себе, чего ты так переживаешь? Завтра проснется и знать не будет, каких глупостей наговорил. Ну же, убери эту грусть с лица. Мне так нравится твоя улыбка!».
Ради Тани я выдавил из себя игривый смешок, опустив глаза к ее коленям.
Спасибо, что не забыла обо мне. Мне так тебя не хватало…
Солнце давно зашло за громадины облаков. Хмурый закат освещал одинокую комнату. Наша тень вместе с нами расплескалась на узорах пухового пледа. Таня не торопилась убегать в гимназию: сегодня выходной, который она хочет провести с любимым человеком.
«У нас собираются открыть точно такой же поэтический кружок, как было у вас. У нас, точнее...Я слышала, его окончательно закрыли?».
Как бы я хотел ответить веселым «Конечно же, нет»: слепая надежда все еще жила где-то глубоко во мне.
«Думаю, как все уляжется, его возродят».
Таня – еще ребенок. Нет, она не носит банты и не играет в куклы.
Ей просто рано знакомиться с серьезной и грубой правдой жизни.
Его больше не возродят никогда.
Танины пальцы, словно ножки маленького человечка, ходили по моей груди. С каждым шагом мои губы приближались к ее подушечкам-ступням и, наконец, цель была достигнута: нос попал на растерзание к таниной ладони. Свободной рукою я отмахнул противника, лишь крепче обняв смеющегося «кукловода».
Таня медленно, но верно возвратила меня к жизни.
Я улыбнулся, смирившись с тем, что все хорошо.
Рядом со мной – она, а, значит, всё остальное отходит на второй план. Мои родители живы и здоровы – а, значит, никакая погода не собьет меня с пути. Мои друзья, кажется, снова стали друзьями – а, значит, никакие преграды не станут для меня непреодолимыми.
Я сделаю все, что бы Таня была счастливой.
Такие холодные, тонкие красные губы. Такие нежные пальцы. Я подхватил их. И больше никогда не отпускал.
Наше «никогда» длилось не дольше пяти минут. Тане нужно до полной темноты быть в гимназии.
На прощание мы не сказали ни слова. Мы наслаждались друг другом, как наслаждаются закатом: он скоро уйдет, погрузившись в глубокий сон. А ты никогда не забывай его. Ведь он столько оставил после себя. Помни его.
Он хотел сделать тебя счастливой.
Я вышел в коридор спустя час после таниного ухода. Решил оставить испачканную кофту. По телу пробежал ночной холодок: он будто бы ждал моего выхода из теплых объятий комнаты.
Осторожно наступая на каждую ступеньку, я медленно спускался вниз. Сторожа спали: они, намученные вчерашними «походами» имели полное право на сон. И я не решался его нарушить.