Как же я хочу вернуться в него!
Дурные мысли лезут в голову: я вот-вот упаду на горячую от бесконечной жары землю, словно окунусь в самое глубокое море, и буду находиться там, сколько хватит дыхания.
А хватит мне его всего на несколько часов: горло стянула свежая царапина.
Шаги мои, медленные, неаккуратные, не заметны: десять минут потраченных сил – и я сдвинулся на пару метров от проклятого здания.
«Уходи при первой же возможности»…Виталик, как же ты был прав!
Странный грохот откуда-то сзади…Словно скрежет пилы по свежей ветке, что вот-вот обрушится.
Черный, как сама ночь, мотоцикл блеснул отражателем мне прямо в глаза, да так, что я отскочил, надеясь не попасть под него.
А водитель, проехав после меня несколько метров, задумчиво оглянулся, словно я дернул его на ходу.
«Денис, ты что ли?».
Я узнал голос Максима. Старый приятель, с которым мы когда-то ходили в театр.
Да уж, этот единственный поход я не забуду никогда.
Его кожаная куртка, как на тех, с кем я расстался пару минут назад, была ему явно велика. Но ее шик, некий посыл противнику придавал его худощавому телу особый напор и даже привлекательность.
«Ты какими судьбами здесь? Вас так поздно отпускают из лицея?».
Я хотел бы ответить ему весело и непринужденно, что сбегаю сюда каждую ночь и гуляю по ночному Петербургу: мне ведь тоже надо чем-то отличиться, если не броской черной курткой. Но эта тряпка на шее все сползает: кровяные линии текут по моей руке, обводя на пальцах своеобразные узоры.
Капля упала на сидение мотоцикла.
«Ого, да ты же ранен! Черт, до вашего лицея далеко. Слушай, ты же водить умеешь? Помнишь, я когда-то учил тебя. Справишься?».
«Я же….не…».
Максим ловко слез, вытерев рукавом куртки красное пятнышко.
«Давай садись, я помогу».
Он, держа мою повязку на уровне раны, осторожно подставил ко мне сидение. Я не мог даже опустить головы.
«Так, придется тебе рулить одной рукой. Вот смотри, от себя ручку – вперед едешь, а вот на эту – тормозишь. Все, разобрался?».
Я не кивал, не отвечал, не подавал знаков глазами.
Я первый раз сел за руль мотоцикла.
И, надеюсь, что последний.
«Все, заводись», - сказал Максим и завел своего железного коня сам, придерживая ручку газа.
«Смотри, не лети. Он новый, только из ремонта забрал. А вернешь утром, хорошо?».
Но я уже не слышал его последних слов.
Как, в прочем, не слышал и все, что он говорил.
Я надавил на ручку.
«Денис! Постой, Денис!» - кричал Бульба, выбежавший из проклятого дома.
…И не отпускал, пока не коснулся ею чьего-то теплого тела…
XXXXXXII
Теперь я запомнил этот голос на всю жизнь.
На всю мою недолгую оставшуюся жизнь.
«Денис! Постой, Денис!» - раздавалось и сейчас в моей голове. Бульба где-то рядом, я чувствую это! Хоть осязание и покидает мое тело стремительнее и стремительнее…
Я не чувствовал, как горит моя одежда. Я не чувствовал ожоги, прислонившись к горящей стене обеими руками, чтобы не упасть окончательно. Я не чувствовал своих горячих слез.
«Денис!». И снова этот голос звучит у меня в голове, словно колокольчик. Но я чувствую его жизнь, словно он где-то здесь, где-то рядом…
«Господи, Денис!».
Бульба взял меня за ноги и пытался тащить по горящему паркету. Но я еще не настолько облегчал, что бы тело мое так плавно и легко плыло по земле, как по волнам…
Коридор, охваченный красными узорами пламени, казался мне бархатным ковром. На него мне бы выйти да прочитать свои лучшие стихи. Публикой мне будет пламя: оно зааплодирует мне своими красными взрывами, обжигая свои красные ладошки.
«Это правда, что сказал Солтан?».
Я выдавил из себя эти пять слов. Пять слов, засевших на моем языке, словно что-то горячее, что никак не проглотить одним легким движением головы. Уставшие руки Диля все тянули и тянули, пока сам он, не споткнувшись об упавшую потолочную балку, не упал на раскаленный паркет. Желтое пламя окружило его со всех сторон, как окружают любопытные дети и просят «Прочти, прочти…».
Я представляю переполненный зал и сцену…Зрителями мне будут догорающие двери комнат и безликие окна…Я прочту…