«Честно сказать, не очень люблю театры. Люблю постановки, но не театр. При желании имел бы свой, домашний».
Она засмеялась. Мне казалось, я всегда умел найти искрометную шутку для поддержания беседы.
Волосы, что не бросились мне в глаза издалека, сейчас казались еще прекраснее. Белесые волны струились из непокрытой головы, колыхаясь, выплескиваясь с каждым неловким движением. Легко и нежно скользили ее пальцы меж прядей.
В эту минуту она стала мне самым близким человеком.
«Давайте уйдем», - вдруг предложила она. «Мне ужасно холодно здесь, пойдемте».
Выйдя через другую сторону ряда, она на своих невысоких каблуках побежала к выходу. Я обратил внимание на изгибы ее талии. Мне хотелось бежать с ней куда угодно.
Картины в коридорах театра были огромны и невероятно красивы. Я бросал на них косые взгляды, не следив за сюжетом и густотой красок. Весь мой взор сосредоточился на ее шее.
Мы не решились выходить через главный вход. Она боялась встретить там строгую сестру. Я же боялся бросить Максима: через час нам нужно быть в лицее, оставлять его, взять с собой? Такие глупые мысли путались у меня в голове. А она всё бежала по лестнице вниз и смеялась.
Я смеялся вместе с ней. Мы выглядели глупо, выбежав на заледеневшую улицу, под самый снегопад, без пальто. Я боялся, что она промокнет под этим несмолкающим снежным ливнем. Ей не нужен был зонт. Она обняла меня, уткнувшись прохладной щекой в самое сердце. Ее рост не позволял дотянуться до моей щеки горячими губами. Я сделал это сам.
Она смущенно поправила волосы. Щека ее горела, сердце стучало, слезились глаза.
«Это дождь».
«Прости».
«Нет, все хорошо».
Закрыла глаза и опустила руки. Я подхватил их, почувствовав невероятное тепло.
Ладони ее, еще недавно холодные, как будто согрелись.
«Мне тебя так не хватало».
Раздался гром. Вырвалась из объятий, будто бы проснулась.
«Сколько мы уже тут?».
«Минут сорок».
«Пошли скорее».
И она снова побежала. В ней было столько сил и энергии. Несмотря на столь поздний час, я готов был лезть на самую высокую стену, бежать самую длинную дистанцию, слушать самые обидные замечания за свое опоздание.
У входа я сбросил шаг. Был готов на прощание снова обнять ее. Но она не сбавляла скорость.
«Кристина!».
«Я найду тебя, обязательно найду! Прости, мне пора, придется уговаривать сестру не говорить ничего отцу».
Она кричала: гром раздавался ежесекундно, глотал случайные фразы из толпы. Я неотчетливо слышал ее крик. Я хотел догнать, но не успел. Она скрылась в тесноте гардеробной очереди…
Почему я вдруг вспомнил о Кристине в столь позднее время? Вторые сутки мне мешали спать былые воспоминания, нежданные письма, хмурый вид из окна.
С высоты третьего этажа ночной мир становится отчетливее. Я вижу звезды и кусочек белой луны. Бессонница вновь ступила ко мне на порог.
Виталик все также спал. Я уже привык восхищаться ночными пейзажами в одиночестве. Иногда я доставал свою исписанную тетрадку и писал, писал, писал…
Вспомнилось мне мое четверостишье об осени, написанное около полугода назад:
Ты поддашься долгим уговорам,
Ты, зима, права свои отдашь.
Всё равно не рад весны узорам!
По душе мне осени пейзаж!
Странно, почему я не был рад узорам весны. Я был другим. Была хмурая осень, погода ужаснее некуда. А затем холодная зима, принесшая столько много приятных моментов. Приятных растаявших, как снег, моментов.
Томные мысли снова подступали к моему сознанию. Я не хотел ни о чем думать. Но сегодняшний день, как кинолента, прокручивался в моей и без того сонной голове.
Сверкнула первая молния. Ударил гром.
И почему я не поднял руку?...
Часть I. Главы VI - X
VI
Следующий день был как никогда солнечным. Первый раз за всю пасмурную весну меня разбудило пение птиц. Я проснулся раньше Виталика, встал у открытого настежь окна.
Вчера ночью не разглядел самого главного – наши окна выходили на лес. Оттого так пахло всю ночь кедровыми орехами! Я сделал глубокий вдох: воздух еще был полон ночной сыростью. Мне захотелось высунуть из окна руки: тепло пробежало по моим ладоням, добежало до локтей. Я грелся в лучах майского утра, принимал солнечные ванны.