То был ее первый вечер в Монте-Карло и первая в жизни – в буквальном смысле – возможность поступать так, как ей хочется, ведь рядом никого, перед кем надо было бы отчитываться или кто мог бы отчитать ее саму. Родители в Саутгемптоне, Рокко наконец договорился у себя в журнале об отпуске и, взяв с собой Анжелику, уехал к родителям, в их загородный дом возле Хартфорда.
Мэкси отказалась от нескольких приглашений погостить летом у знакомых или попутешествовать с друзьями и без особой огласки зарезервировала для себя люкс в «Отель де Пари» в Монте-Карло: номер отличался великолепной планировкой и, будучи угловым, имел полукруглый балкон, на который можно было выходить из гостиной, чтобы любоваться закатом. Далеко внизу виднелся вечно оживленный порт, а за ним, на скалистом мысе, – дворец, за которым открывался неописуемой красоты небосвод, сливавшийся с не менее сказочным морем, по которому в порт стремились десятки прогулочных судов. Когда видишь Монте-Карло таким, каким он виделся Мэкси с ее балкона, то как-то не верится, что каждую неделю здесь сносится очередная великолепная вилла эпохи английских королей Эдуардов, из тех, что всегда были украшением столицы княжества, для того чтобы на ее месте возвели очередной высотный жилой дом, каких полно в Майами. Не верится, что каждый дюйм древней территории используется с безжалостным прагматизмом, по своей природе куда более швейцарским, нежели средиземноморским.
Август в Монте-Карло, несмотря на жару, считается разгаром бархатного сезона, временем балов и фейерверков, балетных спектаклей и сборищ весьма специфической публики, не упускающей возможности раз в году слететься в столицу княжества Монако. Август – единственный тридцатиоднодневный благословенный месяц в году, когда «беглецы от налогов» из девяноста девяти стран мира, которые по настоянию своих адвокатов и финансовых советников перебрались на жительство в Монако, могут сдать свои роскошные апартаменты и заработать достаточно, чтобы содержать их следующие одиннадцать месяцев; единственный месяц, когда места стоянки на яхтенном причале пользуются наивысшим спросом; единственный месяц, когда снова возрождается миф о Монте-Карло, чтобы безотказно действовать затем целый год.
Да и сама Мэкси чувствовала себя сейчас возрожденной настолько, что у нее кружилась голова. Готовясь к этой поездке, она обновила свой гардероб, занявший семь больших чемоданов: характерно, что черные тона в нем полностью отсутствовали. Вооружилась Мэкси и внушительным аккредитивом и по приезде, днем, обменяла на франки столько долларов, что сумочка, которую она взяла вечером с собой в казино, разбухла от денег.
До сих пор ее опыт в азартных играх в основном ограничивался покером, который иногда, в начале ее «вдовства», помогал коротать долгие вечера на Манхэттене. Хотя ставки бывали довольно высокими, Мэкси все время тянуло побывать в настоящем казино, которое не напоминало бы ей Лас-Вегас. Азартные игры, на ее взгляд, были в чем-то сродни хождению по магазинам: и в том и в другом случае ничего путного, если вы вдвоем, у вас все равно не выйдет. Называйте это как хотите – искусством, везением или просто выбором чисел, любая азартная игра сводилась к принятию решения, а принимать его невозможно вместе с кем-либо или по чьему-либо совету, когда над твоим плечом склоняется доброжелатель, нашептывающий тебе, что и как надо делать. Да, внушала себе Мэкси, ей давно пора встряхнуться, ее «вдовство» явно затянулось. В конце концов, она заслужила этот маленький праздник своим примерным поведением, и, оглядываясь вокруг, видела, что и другие, спешившие в казино, чувствовали то же самое.
Первые залы, большие и аляповато украшенные, вызвали у нее некоторое разочарование – небрежно одетые туристы, как заводные, дергали рычаги игральных автоматов, а сверху на их жалкие потуги, казалось, с горечью взирали расписные потолки. Но стоило ей миновать строгих стражей, охранявших вход во внутренние покои, как она обнаружила, что легенда о казино в Монте-Карло все еще существует – во всей своей безусловной подлинности она стала частью истории, как если бы была старинным парусником, который непонятно как объявился в гавани, приплыв из далекого прошлого. Во внутренних помещениях, украшенных позолоченной лепниной, как бы витал дух эпохи Эдуардов, чувственно-младо-страстный и пышно-бесстыдный: мелодии вальсов заглушал сумасшедший джазовый ритм, доносившийся из залов при входе; яркий свет лампочек, то и дело зажигавшихся на игральных автоматах, уступил место спокойному розоватому сиянию. Здесь находились совсем другие люди – спокойные, уверенные, с тихими голосами, хорошо одетые; вокруг Мэкси царила атмосфера почти невыносимого напряжения, какая бывает только в местах, отведенных картам, пари, игре – словом, тому, что принято связывать с азартом. Его чарам не мог противостоять никто из пришедших сюда и меньше всего Мэкси Эмбервилл.
Сдерживая свой нью-йоркский темперамент, Мекси старалась двигаться с подобающим достоинством и той самоуверенностью, какая может быть только у красивой женщины, чувствующей себя непринужденно даже без сопровождения. На ней было длинное, без бретелек, шифоновое платье, чуть более светлое, чем ее зеленые глаза, и до дерзости прозрачное. Черные волосы, которые в Нью-Йорке она носила гладко зачесанными назад, сейчас свободно разметались по плечам. Из двойной нитки жемчуга Мэкси сделала одну длинную, которая струилась по ее обнаженной белой спине; спереди ее украшением была веточка маленьких белых орхидей, приколотая за вырез платья. Словом, от былого «вдовства» не осталось и следа… Как, впрочем, и от девичества. Она выглядела столь же изощренно надменной, каковой себя и ощущала: великолепный экземпляр кошки, вышедшей на прогулку в поисках удовольствий.
Для баккара, решила она, явно слишком рано. Пожалуй, для «разогрева» стоит начать с рулетки, а там будет видно. В рулетку она еще никогда не играла, но похоже, это глупая детская игра, где не требуется особого искусства.
Мэкси подошла к кассиру и купила фишек на десять тысяч долларов – целую сотню больших черных фишек, каждая стоимостью пятьсот франков. Сумма, по ее понятиям, пустяковая. Мэкси спокойно опустилась на стул у ближайшей рулетки и, решив не рисковать, учитывая свою неопытность, попросила крупье поставить десять своих фишек на черный 23-й номер. Колесо завертелось, а когда остановилось, Мэкси была уже на тысячу долларов беднее. Может, поставить на свой следующий день рождения – двадцать четыре? Но черный 24-й номер снова не принес ей удачи. Что ж, утешала она себя, если бы ей повезло, выигрыш мог бы составить тридцать пять тысяч долларов, потому что все выигрыши шли сейчас в пропорции тридцать пять к одному. Где же это, спрашивается, удача, которая традиционно выпадает всем новичкам? С другой стороны, напомнила она себе, рулетка – не та игра, куда следовало вкладывать деньги, и Мэкси принялась обдумывать, на какое число все таки имеет смысл ставить теперь.
В этот момент к крупье обратился человек, сидевший рядом с ней.
– Десять на «зеро»! – произнес он с акцентом, показавшимся ей странным.
Мэкси с любопытством скосила глаза. Человек нависал над столом, опершись на локоть так, словно это была его точка опоры. Одет незнакомец был в сильно потертый смокинг, какого до сих пор ей ни разу не доводилось видеть. Темные волосы явно нуждались в стрижке, впалые заросшие щеки – в хорошей бритве, а прикрытые веками и длинными ресницами глаза – в том, чтобы их открыли. Больше всего он был похож на огородное чучело, усталое и в то же время по-своему даже элегантное. Мэкси невольно отодвинулась от незнакомца. Рядом с ней, вне всякого сомнения, находился типичный представитель социальных низов, для которого рискованная попытка поправить свои дела за счет рулетки является закономерным итогом морального падения жалкого пьяницы. Разве уже в самом его точеном профиле не виделось чего-то порочного? Вместе с тем она не могла не отметить, что его руки отличались поразительной красотой, а ногти были идеально подстрижены. Уж не просто ли профессиональный карточный шулер? Пожалуй, все-таки нет, потому что уважающий себя профессионал навряд ли появился бы в столь затрапезном и жалком виде.