У твоего теста на ПТСР самооценка выше, чем у меня
Вы или ваши близкие когда-нибудь
Переживали или видели
Жизни опасное событие
И после чувствовали страх,
Бепомощность и ужас?
Мы все еще стоим с Патрисией в прекрасном поле.
– Весь мир вызывает у меня острый страх, беспомощность и ужас, – произносит она.
– Вам нужно обратиться к врачу, – отвечаю я. Потом подозрительно смотрю на нее. Телепатам нельзя доверять.
– Не всегда.
Густав выгружает из вертолета часть вещей, поэтому не слышит нас и не узнает, что Патрисия, как и опасный мужчина из-за куста, умеет читать мысли. Я бы не отказалась спросить Патрисию, что думает обо мне Густав.
– Он тебя любит.
– Тс-с. Он вас услышит.
– Только если будет слушать.
Мы смотрим, как он роется в коробке. Он находит шикарную букву П, которую положил туда опасный мужчина из-за куста, и вручает Патрисии.
– Можете отвезти меня к нему? – просит она. Мы с Густавом переглядываемся и разводим руками. – К Кеннету, – уточняет она и поднимает повыше букву П. – Вы его знаете? Он сделал ее для меня. – Мы оба молчим. – Горючее. Нам нужно достать горючего.
========== Станци — четверг — туристы заблудились в Месте Прибытий ==========
Патрисия ведет нас к себе домой. У нее дом на дереве. Настоящий дом на дереве. В нем стоят три фортепиано. Нас приветствует мужчина, которого Патрисия представляет как Гэри. Густав молчит, а я сообщаю, что меня зовут Станци и у него любопытные кости.
– Что в них любопытного?
– У вас смещена нижняя челюсть. Никогда не замечали?
Патрисия каким-то необъяснимым образом довольна, что я это заметила. А Гэри, кажется, раздражен.
– У вас есть еда? – спрашивает Густав. Прежде чем он успевает вымолвить еще хоть слово, подает голос Патрисия:
– Они пошли в поход и заблудились. Сколько, говорите, вы бродили без еды?
Я вижу, что Густав что-то соображает, но очень медленно, и отвечаю:
– Почти три дня. Сбились с пути и, клянусь, дня два просто ходили кругами.
Не знаю, почему я вру.
– Не было такого! – возражает Густав. – Я знал, куда мы направляемся.
Почему Густав врет, я тоже не понимаю.
– Тогда как мы вообще оказались здесь? – удивляюсь я.
А у нас неплохие актерские способности. Для физика и биолога, во всяком случае.
– Ты просто нетерпеливая, – говорит он. Когда Гэри отворачивается, Густав легко улыбается мне. Густав знает, что я стараюсь не вступать в споры. Думаю, Густав вообще все знает, но мы об этом не говорим.
– Густав, я хотела есть! Моя сестра, наверно, с ума сошла от беспокойства! – Я с надеждой смотрю на Патрисию и Гэри: – У вас есть телефон – позвонить, сказать ей, что мы в порядке?
Гэри еще ни разу не улыбнулся.
– Здесь нет телефонов, – говорит он.
– Ясно.
Густав, похоже, собирается сказать что-то по-настоящему, но вместо этого снова подает голос его внутренний актер:
– А где мы?
Гэри берет Патрицию под руку, отводит ее в другую комнату дома на дереве и закрывает дверь. Я улыбаюсь Густаву.
– Мы ему не нравимся, – замечает он.
– Похоже, ему никто не нравится.
– Я надеялся на более теплый прием. И не думал, что придется врать.
– Не люблю врать.
– Она сказала, что они могут сломать его. А я строил его девять месяцев. Они не сломают его. Зачем им это?
– Не знаю.
– Она какая-то нервная. Слишком нервная, – замечает Густав. – Что-то пока не очень похоже на месторождение гениев.
Его слегка потряхивает.
– Ты тоже нервничаешь? – спрашиваю я.
– Я есть хочу. Мне нужно горючее.
– Здесь нет опасных рейсов, – вспоминаю я. – Так сказал мне мужчина из куста. Он сказал: «Оттуда нет обратных рейсов. Я вернулся, и посмотри, что со мной стало».
– Он любит преувеличивать, – напоминает Густав. – Помнишь лимонад?
– Но тут-то он не преувеличивал. На карте так написано.
– Приглашаем вас на бранч! – выбегает из другой комнаты ухмыляющийся Гэри. За ним идет Патрисия, и такое чувство, как будто Гэри украл ее улыбку и забрал себе. Ее лицо лишено всякого выражения, но каждый, у кого есть сердце, поймет, что она боится.
– Спасибо! – отвечает Густав. Кажется, я впервые слышу, чтобы он произносил что-нибудь с восклицательным знаком на конце. – На бранче будет кто-нибудь с телефоном? Станци очень нужно дозвониться до сестры!
Я снова натягиваю маску. Маску «я очень беспокоюсь и мне позарез нужно позвонить сестре».
Тут я вдруг ощущаю необъяснимую радость. Меня никто не тащит за падуб беседовать о доминантных и рецессивных генах. Я не черчу решетки Паннета. Не пытаюсь объяснить одноклассникам волшебство транскрипции и трансляции ДНК, чтобы они были лучше готовы к экзаменам. И я даже не скучаю. За два дня я успела позабыть обо всем этом, как будто той жизни никогда не было. Здесь мне нравится больше, хотя я еще не знаю, чего ждать от этого места. И чего не ждать.
========== Интервью (продолжение) — четверг ==========
Мужчина и оператор просыпаются в смежных номерах и с облегчением понимают, что землетрясение закончилось. В ресторане отеля никто больше не завтракает. Мужчина заказывает английский маффин и закатывает истерику похлеще извержения вулкана, когда на его заказе следы ножа, а не вилки.
Интервью первое. Розмари П. Хэтфилд (третий учитель здоровья)
Мужчина обращает внимание на то, какие длинные у нее ноги, и задается вопросом, где она покупает брюки по фигуре. Она обращает внимание, что ее очень раздражает его прическа, и хочет спросить, сколько геля он на них намазал, чтобы они так выглядели.
– Вы знаете что-нибудь о вертолете? – начинает опрос мужчина.
– О вертолете? – повторяет она. – Вы в нужном крыле, но физику ведут через несколько кабинетов.
Мужчина замечает плакат на стене: «40% беременностей – незапланированные». Розмари замечает, что он его читает:
– Все больше и больше моих учениц беременеет, и они ни хера не представляют, как это случилось.
– Хм, – подает голос мужчина, показывая в сторону работающей камеры.
– Что такое? А, я сказала «ни хера», да? Ой бля, точно, нельзя же.
– Политика ФКС, ничего личного. Хотите начать с начала?
– Можете просто запикать?
– Можем, но я просто подумал, может быть, вам захочется произвести впечатление более…
Он делает ей знак продолжать. Она снова смотрит на плакат:
– Есть один мужик в школьном совете… Детей нет. Но говорит, что об «этих современных детях» знает все. Требует, чтобы я учила только воздержанию. Взорвите его к черту. Меня осаждает стая родителей с гиперопекой, требуют, чтобы я не разрешала детям смотреть видео о родах. Взорвите их к чертям. Учительница математики говорит, что учить детей, как уберечься от заболеваний, передающихся половым путем, – не мое дело. А чье это тогда дело? Ее? Родители-то точно ни хрена их не учат. Взорвите их всех к черту! Знала ли я, – спрашивает она, – когда поступала в колледж, что мне понадобится пистолет, чтобы уберечь детей от герпеса? Поверьте, если бы я хотела убивать плохих парней, я пошла бы в копы!
Мужчина делает оператору знак продолжать снимать. Розмари продолжает:
– Мой папа был копом. Он был сделан из стекла. Все лучшие люди в мире сделаны из стекла. Сквозь него все видно. Ему можно верить.
Она замолкает, подходит к столу и хватает сумочку. Потом указывает на часы: