– А мне не кажется, что так слишком коротко, – возражаю я.
– Мужчина из куста? – переспрашивает папа.
– Вообще, я подумываю постричься еще короче.
– Ладно, это же твои волосы.
Я включаю на кухне телевизор и листаю каналы в поисках кулинарного шоу, но останавливаюсь, поймав лицо мужчины из новостей. При виде его мне хочется снова начать врать. Я прибавляю громкость, чтобы лучше слышать. Он рассказывает про китов. Про то, что в Калифорнии снова большой приток туристов, которые ездят посмотреть на китов. В конце сюжета у него над головой пролетает вертолет, мужчина произносит что-то неразборчивое и тыкает в него пальцем. Потом просит прощения у ведущего и объясняет, что это у них с оператором такая дежурная шутка.
– Я позавчера переспала с этим парнем, – признаюсь я.
Папа снова отгибает уголок газеты и опускает очки на переносицу:
– С ним?
– Ага. Тот еще позер.
– Похож.
– Он из Огайо, а говорит всем, что из Калифорнии.
– Это же канал с противным синоптиком? – спрашивает папа.
========== Чайна Ноулз — вечер субботы — обезьянка ==========
Меня зовут Чайна, я та девочка, которая вчера проглотила себя в портовом управлении, штат Нью-Йорк. Меня зовут Чайна, я та девочка, которая сегодня утром вывернулась обратно на правую сторону на кухне, прямо на глазах у родителей. Мои сестры поехали к тете. Шейн все еще спит на полу моей комнаты.
– Мама сказала, что ты сожгла ту обезьянку, – говорит папа.
– Да, прости.
– Я понимаю, что мы почти не видимся.
– Да, я помню, что тебе надо работать, – отвечаю я. – Правда, прости за обезьянку. Она мне очень нравилась. Спасибо, что купил ее.
– Я правда хотел бы приезжать почаще. Мне нужно больше знать о твоей жизни.
– Все нормально. У мамы все схвачено.
Я смотрю на маму. Она натягивает на лицо обеспокоенное выражение. Меня зовут Чайна, и у меня в спальне спит мой парень, но никто, кроме меня, об этом не знает. Родители, кажется, решили, что я сбежала из дома из-за обезьянки.
Я звоню Лансдейл, потому что она точно знает, что делать. Лансдейл отлично умеет пользоваться огнетушителем даже без инструкции.
– Это Чайна? – спрашивает она в трубку, как будто меня месяц не было.
– Да.
– Похоже, у нас были неправильные ответы, – произносит она.
Я отвечаю, что мне плевать на ответы:
– У меня тут Шейн. Еще спит в моей спальне. И родители дома.
– У меня осталось шестнадцать лишних ответов! – сокрушается Лансдейл. – Шестнадцать!
– Что мне делать? – спрашиваю я.
– Не пользуйся больше теми ответами.
– Вообще-то, я про Шейна.
– А, – отмахивается она. – Просто не выпускай его из комнаты. Закрой дверь.
– А если ему приспичит в туалет?
– Ну, в окно сходит, тоже мне проблема.
Меня зовут Чайна, и я сижу на полу спальни рядом с плачущим Шейном. Родители внизу готовят поздний обед и пританцовывают под кубинскую музыку. Они не слышат, как я прошу Шейна не выходить из комнаты. Как я советую ему помочиться в окно. Он уже не ящерица. Мы это обсудили.
.ьтакывирп ежу ароП .имагон хревв тунревереп тедуб адгесв риМ
Шейну нужно покурить. Он говорит, что может покурить в окно.
У меня звонит телефон. Лансдейл.
– Он что, правда писает в твое окно?
Я кошусь на Шейна: он писает в мое окно.
– Ну да.
– Его все соседи увидят, – говорит она. – Лучше было выбрать боковое окошко.
– Ладно, учту.
– Вчера я говорила с Кеннетом.
– Это тот парень из Лос-Анджелеса?
– Это мужчина из куста. Он дал мне неправильные ответы.
– А.
– Он сказал, что Станци и Густав скоро вернутся домой.
– Его зовут Кеннет?
– Да.
– Почему мне никто не сказал?
– Я думала, ты знаешь. Он теперь что, курит в окно? Ну серьезно, кто-нибудь позвонит твоей маме и наябедничает.
Я прошу Шейна подвинуться и закрываю окно. Увидев в трех домах от нас Лансдейл, я машу рукой. Она сидит на крыльце, а на подоконнике остывают два киша.
– Милый фартук, – замечаю я.
– А еще Кеннет сказал, что уже хватит, – добавляет Лансдейл.
– Ты про Фуэнтеовехуну?
– Да. У нас были неправильные ответы. Это уже неважно.
– Шейн хочет познакомиться с моими родителями, – говорю я.
– Пусть знакомится.
– Но…
– А что тебе терять? – спрашивает она. – Пусть знакомится. Но заставь его сначала сжевать мятную жвачку. И руки помыть. Курить при первом знакомстве всегда плохо.
========== Станци — вечер субботы — секрет Густава ==========
«Мы сейчас приземлимся и окажемся дома, правда? Там стоит моя кровать, правда? Там мои книги? Мой халат? Мой второй лабораторный халат?»
Я просыпаюсь под мягкий шум мотора. Мы все еще голые ледяные младенцы высоко в небе.
Глядя вперед, я представляю себе ветровое стекло и приборную панель, на которой Густав то и дело нажимает какие-то кнопочки и опускает рычажки. Но на самом деле я ничего не вижу. Сегодня суббота.
Десять минут назад мне показалось, что мне привиделся вертолет. Я видела красный корпус. Видела пропеллеры над головой. А теперь ничего не вижу, кроме нас троих, застывших в воздухе в невероятных позах. Патрисия по-прежнему лежит, свернувшись калачиком, как больная мокрица. Густав сидит, выпрямив спину, одетый только в шлем пилота. Он по-прежнему дрожит.
– Мне только что приснились четыре гроба, – рассказываю я. – Тебя в них не было.
– Это радует, – отвечает Густав. Он говорит серьезно. Думаю, он правда рад, что не лежит ни в одном гробу из моих снов.
Я замолкаю и разглядываю шрам. Он молчит.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – произносит Густав. Я киваю. – Кое-что важное.
– Хорошо.
– Я взял две буквы у мужчины из куста. Месяцев пять назад.
– Ну?
Густав нервничает:
– Ну, ты догадываешься, как я за них заплатил.
– Да.
– Ну? И что?
– Ну а что?
– Ты понимаешь, что я сделал?
– Думаю, да.
– Я его поцеловал, – произносит Густав.
– Какие буквы он тебе дал?
– А есть разница?
– Есть.
– Голубую Б и черную Г. Обе деревянные.
– Интересно, какие слова можно сложить из наших букв… – задумываюсь я.
– Ты меня слушаешь? – кричит Густав. – Ты меня вообще слушаешь?
– Мне плевать, кого ты целовал до меня. Главное, кого ты будешь целовать после.
– Но он же мужчина! А что, если?.. Ну, что, если?..
– Я тебя люблю, – отвечаю я. – И мне правда плевать, отвечаешь ли ты мне взаимностью.
– Я тоже тебя люблю. С девятого класса, с того раза, как в столовой ты достала инструменты для препарирования, чтобы пообедать.
Я рассматриваю шрам. Он все еще молчит. Я не отвечаю Густаву пять минут. Я знаю, сколько времени прошло, потому что считаю. Вы когда-нибудь отсчитывали пять минут? Если отсчитывать, это долго. С того дня в девятом классе, когда я съела вегетарианские наггетсы скальпелем и пинцетом, прошло триста семьдесят пять тысяч восемьсот сорок раз по пять минут.
– В нас врезался грузовой фургон, – произношу я. – Он сбил знак «стоп», и папа ничего не заметил. Я сама увидела его, только когда обернулась сказать сестре, что загадала что-то на букву «В». Он несся прямо на нас.
– Как ее звали? – спрашивает Патрисия, свернувшись калачиком на полу.
– Да, – подключается Густав.
– Как ее звали? – переспрашиваю я. И смотрю на шрам.
========== Станци — вечер субботы — ее зовут… ==========
Я не помню, как ее зовут. Просто не помню. Вчера еще помнила. И помнила каждый день с тех пор, как она родилась и стала теплой. Но сейчас я вишу голышом в небе и не помню.