– Айриник Браун? – наконец произносит мама.
– Мелкий говнюк.
– Да.
– Мелкий сраный говнюк!
– Да.
– Ах он мелкий сраный говнюк! – она плачет злыми слезами и меряет комнату шагами. – Он сказал, что никто тебе не поверит?
– Да.
– Я тебе верю.
– Это не все, – предупреждаю я.
– Ой.
Мама снова садится.
– Он похвастался этим на Фейсбуке. Выложил фотографии.
Мама разглядывает свои руки, стиснув зубы. Я вижу, что ей хочется спросить, сколько народу видело, сколько народу знает и скольких можно заставить дать свидетельские показания в суде.
– Вонючий мелкий сраный говнюк! – говорит она вместо этого.
– Да.
– О, Чайна, – произносит она. – Тебе нужна помощь. Одна ты не справишься. Я не знаю, как тебе помочь. Я ничего об этом не знаю. Даже не знаю, кому звонить.
– Я уже позвонила.
– Кому?
– Всем, кому могла. В основном на горячие линии.
Мама подвигает ко мне свой стул и берет меня за руку.
– Потом я нашла сайт для жертв, – продолжаю я. – Там мы с Шейном и познакомились.
– Вот как.
Я наблюдаю, как до нее доходит, что она оставила его одного в комнате со своими младшими дочками. А потом до нее доходит, что до нее не должно было такое доходить.
– Он пережил гораздо больше.
– У каждого своя боль, – отвечает мама. – Не больше и не меньше.
– Он пережил гораздо больше, – повторяю я. – Просто поверь мне.
– Я знаю, с кем ты можешь поговорить, – осеняет маму. – С Кэти. Из моей группы. У нее… у нее был похожий опыт.
– Из твоей группы?
– Из группы друзей. Ну ты поняла.
– Твоих друзей из подвала?
– Да.
– Не уверена, что это хорошая идея.
– Боюсь, что не очень.
– Ага.
– Я запишу тебя на терапию, – решает мама. – Спрошу у Кэти, какой специалист надежнее.
– Хорошо.
–Нужно сообщить в полицию.
– Не сейчас.
– Нужно сообщить. Это было только прошлым летом. Другие… – она запинается. – Знают. Другие знают.
– Не сейчас, – повторяю я.
– Шейн может жить у нас, – говорит мама.
– Спасибо.
– Мне очень жаль, что с тобой такое случилось. Я не хочу выпытывать подробности, дорогая. Правда не хочу. Но я твоя мать и кое-что мне нужно знать.
Мне хочется попросить ее записать вопросы на бумаге, но я не хочу на них отвечать. Все знают, что случилось со мной, – и никто не знает. Всех это заботит – и всем плевать. Это такое же обычное дело, как хлопья на завтрак. Это запрещено законами, но мало кого за это сажают.
– Мне нужно проведать Станци, – отвечаю я. – Прежде чем задавать вопросы, позвони на горячую линию. Там работают хорошие люди. Или позвони подруге, поговори с ней. Мне сначала нужно к Станци.
– Хорошо, – произносит мама. – Можно тебя обнять?
– Конечно.
– Ничего, если я поплачу? – спрашивает мама, уже плача.
Невероятно, я заставила рыдать главную доминаторшу нашего товарищества. Но, возможно, ей уже пора немного смотреть по сторонам.
========== Чайна Ноулз — ранний вечер воскресенья — железа вины ==========
Меня зовут Чайна, я в больнице, и охрана обыскивает мою сумочку. Утром мне пришлось умолять их разрешить принести Станци ее халат, и мне позволили только потому, что Лансдейл сказала, что он ей поможет. Я согласилась оставить сумочку на столе охраны. Она мне не нужна.
Я иду по коридору к палате Станци и надеюсь, что больше там никого не будет. Так и выходит. Ее глаза закрыты, и она, кажется спит, так что я сажусь на прибитый к полу стул у ее кровати.
– Прости, что никогда с тобой об этом не заговаривала, – произносит Станци.
Я вздрагиваю:
– Ты очнулась?
– Ты слышала, что я сказала? Тебе было плохо. Тебя предали. Я должна была с тобой поговорить. Я должна была тебе помочь, друзья же помогают друг другу.
– Ты мне помогла.
– Я сделала вид, что все в порядке. А ты превратилась в желудок и все время писала стихи.
– Ты сделала, что могла, – отвечаю я.
– Прости.
– Не за что просить прощения.
– Мне нужно просить прощения за очень многое, – возражает она. – Вообще за все.
Она смотрит мне в лицо и больше не пускает слюни. Ее руки скрещены на груди, а халат застегнут.
– Мне утром едва разрешили его пронести, – рассказываю я. – Сказали, что ты можешь наглотаться пуговиц.
– Зачем мне их глотать?
– Ты лежишь в психиатрическом крыле. Видимо, они допускают, что ты способна на что угодно.
– На прошлой неделе я летела на невидимом вертолете в выдуманное место, – произносит она. – Как мне объяснить это людям? Как доказать, что проблема не во мне?
– Возможно, стоит опустить подробности про вертолет.
– Если мне придется их опускать, значит, Марвин прав и люди тупые.
– Если ты все расскажешь, тебя продержат тут гораздо дольше и будут считать ненормальной, – возражаю я. Понятия не имею, что еще за Марвин, и мне неважно.
– Я могу показать им вертолет!
– Станци.
– Я правда ненормальная.
– Нет, неправда.
– У меня посттравматическое стрессовое расстройство.
– Да.
– Я одержима биологией, потому что не умею веселиться. И потому что хочу вылечить то, что не лечится.
– И что же?
– Вину, – отвечает она. – Мне кажется, я почти нашла решение. Потрогай вот здесь, – говорит она и прикасается к основанию шеи. – Ниже. Да, вот тут. Чтобы вылечить вину, нужно потереть вот эту железу.
Меня зовут Чайна, и раньше я предсказывала погоду. Сейчас я сижу в больнице, и моя подруга Станци рассказывает мне, как излечить вину. Я массирую какую-то точку на шее, и мне становится легче. По-моему, Станци гений, хотя все остальные сочли бы ее чокнутой. Я не знаю, как ей это объяснить.
– Ничего, – произносит она, – я уже знаю.
– Что?
– Что все сочтут меня чокнутой. Не волнуйся, на самом деле, я не собираюсь никому рассказывать ни про вертолет, ни про лечение вины.
Я что, вслух говорила?
– Нет, – произносит Станци. – Не вслух.
Мама с Шейном о чем-то разговаривали. Когда я захожу, они сидят за кухонным столом, а сестры смотрят «Дисней» в другой комнате. Я выключаю телевизор, зову маму с Шейном к нам в комнату и сажусь на диван вверх ногами. Младшие сестры часто повторяют за старшими, поэтому они тоже садятся вверх ногами. На лице Шейна написано беспокойство за меня, но я улыбаюсь:
– Ну давай, садись так же.
Мама переворачивается вверх ногами последней и хихикает.
– Мир перевернут вверх дном, – замечаю я.
– Правда вверх дном, – соглашается Шейн.
– Кажется, у меня сейчас голова взорвется! – жалуется сестра.
– Не взорвется, – успокаиваю я. – Станци говорит, что головы не взрываются, а она гений биологии.
– А по-моему, все-таки взорвется, – не успокаивается сестра.
– Посмотри, как изменилось все вокруг, – замечаю я.
– У меня голова кружится, – говорит мама. – Сколько нам так сидеть?
– Не знаю, – признаюсь я.
Когда девочки ложатся спать, мы с мамой и Шейном садимся за кофейный столик и думаем, как будем налаживать свою жизнь.
– Я буду ходить в твою школу, – говорит Шейн.
– Я покажу тебе все лучшие убежища, где можно прятаться во время тревоги, – обещаю я.
– Шейн будет жить в подвале, – говорит мама. – Я поговорила с твоим отцом, и мы решили, что это лучший вариант.
– Шейн будет спать в комнате пыток? – переспрашиваю я.
Шейн начинает нервничать.
– Завтра обновлю интерьер, – обещает мама. – Ты не представляешь, сколько всего можно успеть за один учебный день.
– Сегодня Станци заговорила. Она сказала, что еще неделю-две не будет ходить в школу. Ее скоро выпишут, но ей нужна групповая терапия или что-то в этом роде. Похоже, с ней все будет в порядке. Я рада, что она заговорила.