Однажды мы с Чайной зашли на порносайт. Он был такой тупой, что минуты через три нам стало смертельно скучно. Потом мы посмотрели на ютубе ролик о том, как поднимать кошкам самооценку. Тем вечером Чайна написала стихотворение:
У твоей кошки самооценка выше, чем у меня
Никто никогда не писал на билборде:
«Кошачий лосьон», «лифтинг кошкиной морды»,
«кошачья диета», «кошачьи прыщи»…
Косметику кошкам ищи-ка, свищи,
Нет моды и нет сексуальных игрушек,
Бывает, конечно, кошачья порнушка,
Но сами-то кошки не смотрят ее.
***
Когда Лансдейл уходит, Чайна советует мне тоже писать стихи, чтобы я не превратилась в такого же скучного ученого, как Густав: якобы у него нет чувства юмора и его интересует только одна вещь.
– Самые успешные люди в истории пользовались обоими полушариями мозга, – замечает она.
Я отвечаю, что завязла с тем стихотворением, которое нам задали написать к уроку английского.
– Покажи мне! – просит Чайна.
– Если когда-нибудь сяду за него, непременно. И кстати, у Густава все в порядке с чувством юмора. Он прекрасно шутит. Просто пока не узнаешь его поближе, не поймешь.
– Ты, наверно, права, – соглашается Чайна.
Когда я иду домой, мужчина выскакивает из-за куста. Я позволяю ему продать мне усыпанную блестками Р и немного привожу себя в порядок, прежде чем выйти из-за куста. Р сделана из коробки для обеда, и я открываю-закрываю ее на ходу. К моему дому ведет след из красных блесток, похожих на хлебные крошки.
Уже девятый час. Мама с папой оставили мне записку: «Ушли спать. Разогрей ужин из морозилки. Не забудь выключить свет». Не знаю, зачем они каждый раз пишут это заново. Могли бы просто положить старую, текст один и тот же каждый вечер, сколько я себя помню.
У меня слишком много домашней работы, чтобы сразу смотреть «M*A*S*H», так что я сажусь за кухонный стол и бросаюсь в бой. Я беру в руки листок, который дал нам мистер Биолог. Нужно заполнить информацию о своей семье.
Свет волос и глаз родителей, дедушек и бабушек, братьев и сестер. На второй части листа – вопросы о болезнях. Были ли в семье случаи заболевания раком? Случаи сердечно-сосудистых заболеваний? Автоиммунные заболевания? Умирал ли кто-то от бомбежки школ?
В домашнем задании по биологии не надо отвечать, любят ли мои родители навещать школы, где случалась массовая стрельба. Там не спрашивается, как они берут с собой пакеты на молниях и кладут туда соленые крекеры с арахисовым маслом и клубничным джемом между ними и как это все выступает из дырок в крекерах. Никого не интересует, что они устраивают пикники на пустых, разрушенных парковках, открыв окна машины.
Там не спрашивается, каково всегда быть разделенной на две части. Не спрашивается, как во мне уживаются ДНК двух разных людей. Как Густав строит вертолет и куда он потом полетит. Ни одного вопроса о мужчине из-за куста и его буквах. О том, почему Чайна проглотила сама себя, а у Лансдейл невероятно длинные волосы, хотя она почти каждый день стрижется.
Делать такие задания скучно. Меня сейчас интересуют более масштабные вещи. Я на пороге революционного открытия, но пока не могу никому сказать. Однажды я обнаружу орган, о котором нам никто еще не рассказывал. В неведомой доселе части нашего тела лежит лекарство от вины. Возможно, этот орган стоит удалить или просто научиться раздражать его особым образом, как в акупунктуре лечат головную боль уколами. Я пока не могу ничего объяснить, но где-то внутри нас такой орган есть. Я не могу проверить свою теорию на лягушках, кошках или других животных, потому что они не чувствуют, так что мне понадобятся испытуемые из числа людей. Я подумывала о том, чтобы экспериментировать на Чайне и Лансдейл, но Чайна вывернулась наизнанку, а Лансдейл, кажется, вообще не чувствует вины.
Я по мере сил отвечаю на вопросы, а потом достаю чистую открытку из Гринкасла, штат Пенсильвания. Там в 1764 году произошло массовое убийство в школе Еноха Брауна. Этим мы обязаны войне Понтиака, бунту коренных американцев против захватчиков.
Я переворачиваю открытку пустой стороной и пишу письмо Густаву:
«Дорогой Густав!
Если тебе интересно, я рада, что ты женился на женщине, которая видит твой вертолет каждый день. Думаю, ты заслуживаешь именно такую спутницу. Она, должно быть, очень храбрая.
С любовью, Станци»
Вообще говоря, меня зовут не Станци. Я стала называть себя Станци, только когда мы с Густавом слишком много раз пересмотрели «Амадея». Вообще говоря, неважно, как меня зовут. Я героиня фильма. Книги. Я вымышленный герой в вашей голове. Я играю в перетягивание каната. Я трусиха и солдат. Пацифист и военачальник. Я стою за кустом с мужчиной, продающим буквы, и рассказываю ему о том, кто каждый день посылает нам предупреждения о бомбежке.
В общем, Станци – хорошее имя, но не мое. Констанция Моцарт была очень храброй женщиной, храбрее меня. Если вы женщина, то она была более храброй женщиной, чем вы. Или более храбрым мужчиной.
А слабо отправиться в 1779 год и быть там семнадцатилетним? Вы будете мечтать о выключателях и унитазах. Будете готовы убить ради термостата. Холодильника. Телефона. Вы будете молиться, чтобы хотя бы половина ваших детей выжила, а когда хотя бы один из них переживет младенчество, вы явно будете не только вгонять его в рамки стандартными тестами и сажать перед телевизором.
Мы усеяны точечками грибов и полосками бактерий. Мы так испорчены, что нам самое место в дурдоме.
Даже такие отборные кадры, как Густав и мы с Чайной. Даже Лансдейл, у которой талант заходить в логово мужчины из-за куста, выносить оттуда букву и ничем не расплачиваться. Мы самое лучшее, что можно предложить. Умные. Живучие. Сосредоточенные. Прилежные.
Однако Густав однажды неделю ходил в снегоступах, чтобы не провалиться под землю. Однако Чайна проглотила себя. Однако Лансдейл много врет и у нее отрастают волосы. А я – это два человека в одном теле. Все мы обречены.
========== Станци — среда — нам очень повезло ==========
Теперь продвинутый курс физики будут вести под черным орехом. На улице весна, тепло, все в футболках и приподнятом настроении.
– По крайней мере, – замечает Густав, – так мы хоть что-то успеем. Хоть какая-то передышка от вечной муштры. Наружу – внутрь, наружу – внутрь, и собаки все время обнюхивают.
Продвинутые биологи садятся кружком у ближайшего куста падуба и обсуждают цвет глаз и волос своих предков. С утра я не успела спросить маму с папой, чем болела наша семья, но они бы наверняка все равно мне соврали.
Мистер Биолог спрашивает, какая внешность типична для моей семьи.
– Карие глаза и темно-каштановые волосы, – отвечаю я.
Он кивает и спрашивает следующего. Я не слушаю, а вместо этого наблюдаю, как в глубине куста прочищает горло птица. Мы ее окружили. Она в ловушке. Возможно, она просит о помощи. Вопит от страха. Или поет о весне: «Прощай, снег и холод, голод, прощай!»
Я бросаю взгляд в сторону черного ореха. Густав снова разговаривает с Лансдейл Круз. Ее волосы выросли ниже колен, и она обращается с ними, как с волшебным медальоном. Один взмах – и все очарованы. Все до единого попадают под заклятие.
У Лансдейл есть определенная репутация. Когда она рассказывает о сексе, мы помним, что она никогда им не занималась. Если она берет у мужчины из-за куста буквы, мы знаем, что она что-то наврала ему, чтобы их заполучить. Она сродни Пиноккио, только у нее растет не нос, а волосы. Она персонаж склеившейся сказки про Пиноккипунцель. Думаю, ее можно назвать красивой, если допустить, что красивые люди могут столько врать.
Я замечаю, что Густаву неловко с ней разговаривать. Он смотрит сквозь нее. На меня. Я вижу его мозг насквозь – там схема вертолета.