Однажды я спросила, куда он на нем полетит. Он ответил, что не может пока рассказать, но я по глазам увидела, что цель у него есть. Я смотрю, как он пытается разговаривать с Лансдейл, и гадаю, представляет ли он цель каждый день, когда строит. А вдруг это так далеко, что я никогда больше его не увижу?
Когда продвинутая биология под кустом заканчивается, ко мне подходит директор и просит зайти с ней в здание школы. Там она заводит меня в свой тесный, обитый деревянными панелями кабинет, усаживает на стул с синей обивкой и просит подождать, пока придет кое-кто еще. Я размышляю, кто это может быть: родители, психолог, мистер Биолог, Густав, Чайна, Лансдейл? Может быть, ей рассказали про мужчину из-за куста и она хочет взять у меня показания против него, хотя он никогда не делал мне ничего плохого. Потом я решаю, что слишком пессимистично настроена, и вообще, весна на дворе, может, мне, скажем, стипендию дали. Я подавала документы на две.
Директор возвращается с суперинтендантом. Я улыбаюсь обоим, они закрывают дверь и садятся.
– Ты знаешь, кто посылает предупреждения о бомбежке? – спрашивают она.
– И да, и нет, – отвечаю я.
– Не выделывайся, – просят они.
– Я и не выделываюсь. Просто не хочу делать предположения.
– Ты же на прошлой неделе препарировала лягушку? – спрашивает директор.
– Да, как и многие, – отвечаю я.
Суперинтендант открывает коробочку: в ней штук пять высушенных лягушачьих печенок. А еще там гайка, нераспакованный презерватив, маленькая бутылочка красного пищевого красителя, длиннющая прядь лживых волос Лансдейл и клапан от саксофона. Не знаю, что тут скажешь, поэтому произношу:
– Интересное тут сочетание.
Суперинтендант берет в руки лягушачью печень:
– Ты знаешь, что это? – спрашивает она.
– А вы знали, что печень – единственный орган, который может восстанавливаться? Разве это не чудо? – спрашиваю я вместо ответа.
Директор хмурится:
– Это твоя лягушачья печень?
– Насколько мне известно, я не храню никакую печень.
Мы переглядываемся. Суперинтендант явно устала. У нее черные круги под глазами. Интересно, она хоть раз спала с тех пор, как начались предупреждения?
– Ты уверена, что не знаешь? – спрашивает она.
– Я уверена, что ни в чем не уверена, – отвечаю я. – Но, если хотите, могу продолжать пытаться понять. Я с первого объявления пытаюсь разгадать это дело. Я близка к цели, но уверена быть не могу.
Она кивает.
– Вы снимали с коробочек отпечатки? – спрашиваю я. – А с писем?
– Нет.
– Вы отследили IP-адреса, с которых вам посылали электронные письма?
– Нет.
– Полиция смогла установить, с какого номера или номеров вам звонили?
– Нет.
– Похоже, мы имеем дело с очень умным человеком, – замечаю я.
На меня пристально смотрят две пары глаз. Может, они решили, что у меня хватит мозгов все это проделать. Я польщена.
***
Вечером я вместо записки («Ушли спать…») застаю маму собственной персоной, потому что папа еще не вернулся от окулиста. Мама спит перед ужином, а я смотрю серию «M*A*S*H», где посреди 4077 госпиталя приземляется невзорвавшаяся бомба. Ястребиному Глазу Пирсу нужно попытаться обезвредить ее. Режиссер умело нагнетает драму, но повсюду разлетаются только забавные листовки о футбольном матче между армией и флотом. Это не бомба, а розыгрыш. Прямо как у нас. Интересно, что было бы написано на листках, разлетающихся от нашей бомбы. Наверно, что-то вроде:
«Английский-12: A
Математический анализ: B+
Продвинутая биология: A
Продвинутая всемирная история: B+
Физическая культура: C-
Дорогие мистер и миссис _____! Ваш сын/ваша дочь был(а) отобран(а) в качестве конфетти из человечины для научного крыла. Событие произойдет в один из дней этого года. Пожалуйста, подпишите разрешение и верните его до завтра. Наши соболезнования».
***
Мы готовим энчиладас и выкладываем их в стеклянную тарелку. Мама спрашивает, как прошла тревога.
– Сегодня хорошая погода для прогулок, – замечает она. – Весна вступила в свои права.
– Я видела, как поет птица в кусте падуба, – отвечаю я.
– Что за птица?
– Eremophila alpestris. – Мама делает вид, что ничего не слышала, и я поясняю: – Рогатый жаворонок.
– Какая прелесть, – отвечает мама, но она уже прикована к кухонному телевизору. Там показывают что-то про мужчину, десять лет державшего в подвале девочек-подростков. Мама поглощена историей, хотя знает ее наизусть. Этот сюжет не крутят не первый день.
– Суперинтендант считает, что предупреждения о бомбежках посылаю я.
– Это бред! – отвечает мама, не отрывая глаз от экрана. – Разумеется, это не ты.
– Разумеется, – повторяю я. – Или все же я. Никто не знает, – добавляю я, чтобы проверить, слушает она или нет.
– Как Густав? – спрашивает мама.
– После ужина к нему зайду, – отвечаю я. – Но сначала мне нужно доделать задание по биологии. Скажи, в нашей семье у кого-нибудь был рак, сердечно-сосудистые или автоиммунные заболевания? И если да, то у кого?
Мама задумчиво морщит лоб, потом наклоняет ко мне голову и уверяет, что мы стопроцентно здоровая семья и никогда ничем не болели.
– Если бы все были такими, как мы, можно было бы отменять страхование здоровья! – добавляет мама. – Если бы всем везло так же, как нам, мир был бы прекрасным местом!
– Да, нам очень повезло, – соглашаюсь я.
В задании я пишу, что у моей бабушки по матери был рак, а у бабушки по отцу повышено давление. Что отец моего отца борется со старческой деменцией, а мамин отец последние пять лет сражается с рассеянным склерозом.
Когда папа приходит домой, мы вместе ужинаем. Это приятное разнообразие после бесконечной череды разогретых ужинов из морозилки. Я рассказываю родителям, что у меня вряд ли получится написать стихотворение к уроку английского. Потом говорю, что мне до сих пор не ответили насчет стипендии. Потом – что получила А за проект по статистике.
Мама смотрит телевизор с выключенным звуком и отвечает:
– Разве то, что он делал с этими девочками, не ужасно?
========== Станци — четверг — так скоро ==========
Сегодня я не вижу вертолет Густава, но я видела его во вторник и теперь могу честно сказать, как круто смотрится хвостовой пропеллер.
– Это винт, – отвечает Густав. – Чтобы мы могли рулить.
Мне хочется спросить, в каком смысле он говорит «мы», но он явно имеет в виду кого-то еще. Женщину, которая достойна стать его женой. Та, которой я пишу открытки.
– Знаю, звучит глупо, – замечаю я, – но мне правда очень нравится цвет. Такой яркий!
– Черный у них тоже был, но я выбрал красный, – отвечает Густав.
– Я рада.
Густав улыбается мне и спрашивает:
– Ты когда-нибудь снимаешь свой халат?
– Не особо.
– А почему?
– Не знаю, – признаюсь я. – Думаю, примерно потому же, почему ты тогда не снимал снегоступы.
– И тебе что, не жарко? – удивляется Густав.
На нем футболка и шорты. В гараже, где он работает, совершенно точно слишком жарко, но я слишком стесняюсь, чтобы снять халат, и не отвечаю. Только мотаю головой.
– Завтра я закончу мотор и вставлю его в шасси, – говорит Густав. – Думаю, где-то через недельку мы вылетим.
– Так скоро?
– Да, так скоро.
– А почему ты все время говоришь «мы»? – спрашиваю я.
У Густава побитый вид:
– Ты же летишь со мной, разве нет?
Я улыбаюсь. Густав улыбается в ответ.
– Ты точно не хочешь взять с собой Лансдейл? – уточняю я.