– Она слишком много врет, – отвечает он. – И совершенно бесполезна.
– Может, Чайну?
– Чайна проглотила сама себя.
– Кого-нибудь из твоих приятелей-физиков? – спрашиваю я. – Они точно справятся лучше меня.
– Они не верят, – отвечает Густав.
Я говорю, что польщена и что мне пора домой. Когда я выхожу на улицу, мой халат уже насквозь мокрый, потому что я переволновалась и в гараже было очень жарко.
По пути домой я представляю, как мы полетим и как это вообще возможно, если я вижу вертолет только по вторникам. Интересно, куда мы полетим? И вернемся ли назад? Я погружаюсь в свои мысли и вспоминаю про подозрительный куст, только когда уже прохожу мимо по другой стороне дороги. Мужчина из-за куста зовет меня, я перехожу дорогу и здороваюсь.
– Можете сказать, куда Густав полетит на вертолете? – спрашиваю я.
Мужчина, похоже, разочарован:
– Ты не позволишь ему сделать тебе сюрприз?
– Не люблю сюрпризы.
– Я все равно не могу тебе сказать. Это его дело.
– Вы когда-нибудь любили? – спрашиваю я.
– Да.
– Это всегда так больно?
– А когда тебе бывает больно? – спрашивает он.
– Постоянно.
– Не уверен, что это любовь. Может, ты больна.
– Моя мама – Ястребиный Глаз Пирс, он говорит, что без любви мы просто химические вещества на восемьдесят девять центов, одиноко бродящие по миру.
– Наверно, он прав, – отвечает мужчина из-за куста.
За откровенность он дает мне мягкую набивную бархатную строчную «ф», но я бросаю ее к его ногам и иду домой, чувствуя себя химическими веществами на восемьдесят девять центов. Сказкой на ночь мне служит двадцать третья серия первого сезона, «Перемирие». Весь госпиталь номер 4077 верит слухам о перемирии, но они оказываются ложью. Я иду спать, отлично понимая, каково им.
========== Чайна Ноулз — четверг — это правда ==========
Меня зовут Чайна, и я проглотила сама себя и вашего брата. На прошлой неделе я проглотила маленькую девочку, которая не знала, куда ушла мама. Завтра я проглочу учителя, который забыл, как учить. Я проглотила не только себя – я глотаю каждого, кто согласен. Зато мне не одиноко здесь, внутри.
Одна девочка каждый день плачет в женском туалете около спортзала. Я не знаю, о чем она плачет и кто она такая, но я слышу ее плач каждый день. Я хожу в тот туалет, чтобы минутку посидеть и подумать, а она ходит туда поплакать. Я спросила ее, не хочет ли она, чтобы я ее проглотила, но она пока не ответила. Наверно, размышляет. Позволить себя проглотить – серьезное решение. Если тебя проглотят, потом тебя увидят только те, кто умеет видеть сквозь кишки. Если тебя проглотят, единственный способ выбраться – пролезть обратно через рот. Не буду рисовать физиологических подробностей, но вы меня поняли.
Лансдейл сказала бы что-нибудь в духе: «Тебе надо просто как следует посрать и откопать потом голову». Станци бы заметила: «Ты же знаешь, что на самом деле проглотить себя невозможно».
У Станци внутри есть что-то, о чем я могу только мечтать. Она всегда говорит правду. Она может препарировать любое животное и не упасть в обморок. Она бесстрашно ходит мимо мужчины из-за куста, а все остальные обходят по соседней улице. Она присылает мне открытки из странных мест, куда родители возят ее на каникулы, и всегда подписывается: «С любовью, Станци». Я не могу писать слово «любовь». Я не могу даже думать о нем. Потому что был Айриник Браун.
Я готова поставить все деньги моего отца на то, что, когда Густав достроит вертолет, Станци улетит с ним. Она говорит, что он возьмет Лансдейл, но я-то знаю, что ее. Когда нас выгоняют по тревоге, он постоянно на нее смотрит. А когда она чувствует его взгляд и тоже поднимает глаза, он отворачивается. До того, как мы начали встречаться, Айриник Браун вел себя со мной точно так же. Тогда я думала, что это значит, что нам суждено быть вместе, как Станци и Густаву. А оказывается, это был такой фокус. Все это было фокусом.
У некоторых парней есть фокусы
Мы верим им, как прогнозу погоды:
Когда обещают снег, а его нет,
Мы только разводим руками:
Доверчивость нас погубила. Опять.
Тогда я бежала до самого дома.
Две мили. Две мили – как много бежать,
Как много обдумать. И все же тогда
В моей голове лишь стучало: беги,
Беги, и беги, и беги, и беги.
Вернувшись домой, я отправилась в душ
И думала там о другом:
Болезни, беременность, ложь –
И фокусы.
И он сказал:
Тебе никто не поверит, потому что
Ты просто тупая девчонка
И любишь кричать: «Волк! Волк! Волк!»
И мы верим меньше и меньше
И шепотом мы говорим:
«Пусть снег, все равно ты лишь врушка.
Спроси кого хошь: веры нет».
Продвинутый английский – единственный урок за день, где я хотя бы пытаюсь слушать. Мне нравятся истины. Мне нравится выразительность. Мне нравится чувствовать, что Сильвия Платт и Уоль Уитмэн орут вместе со мной. Они орали громче, чем любой дурацкий голос, и делали это на бумаге. Они говорили больше истин, чем я смогу сказать. Правда перевернута вверх дном. Все вверх дном. Все, что получается, когда я начинаю объяснять, зачем я проглотила себя: .«теачемаз ен оготэ откин ,ежохоп ,он ,кеволеч Я»
Похоже, мы с Лансдейл Круз становимся хорошими подругами. Раньше я думала, что она просто одна из моих старых-добрых подружек-шлюшек. Оксюморон: я же не могу одновременно считать их подругами и шлюхами? А Лансдейл Круз совсем не шлюха. Она врет, чтобы защититься. Она заучка, но заучки ее не любят. Она популярная девчонка, но популярные девчонки тоже ее не любят. У нее есть секрет, и она не разрешает мне рассказывать Станци. Мне трудно обманывать Станци. Мы лучшие подруги, а Лансдейл присоединилась к нам потом, но мне все равно нужно держать данное обещание, а хранить секреты, когда ты проглотила себя, очень легко.
В домашнем хозяйстве нет ничего глупого
Это независимость, в стирке и в еде.
И распределение денег.
Чтоб не оказаться вдруг в адовом дерьме,
По уши в залогах и кредитах:
Как по ним платить?
Если мир взорвется, как все говорят,
Я хочу с Лансдейл остаться.
Чтоб она сводила дебет и кредит
И поесть давала суп с жарким, с салатом.
Ну а ее кексы, красные, как бархат, – ими б объедаться.
Меня зовут Чайна – и сегодня я вижу вертолет Густава. У него такой насыщенный красный цвет, что потягаться с ним может разве что внутренняя стенка моего живота – единственное, что все видят на месте меня. Густав не смотрит в мою сторону; думаю, он знает.
Это попало в интернет.
Это передавали друг другу, как мои родители передают друг другу косяки на своих подвальных вечеринках.
Это была не просто сплетня. Она разлетелась, как вирус.
Я спрашиваю Густава, когда вертолет полетит. Он говорит, что через неделю-другую. Я напоминаю, что осталось еще целых пятьдесят шесть дней учебного года.
– Учебного? – щерится Густав. – Что ты называешь учебой? Тревоги? Собак? Экзамены? Это не учеба. – Я пытаюсь извиниться, что разозлила его, и он добавляет: – В этом гараже я узнал больше, чем за последние девять месяцев учебы. А ты, Чайна? Ты же тоже вне школы узнала больше, чем на уроках?
Так ведут себя – все и каждый – те, кто знает. А знают все. Кому нужно жалеть «такую девчонку»? Помню, как это случилось с Тамакой де ла Кортез. Я сама назвала ее шлюхой. Когда вокруг говорили, что она тупая латиноска и все заслужила, я кивала головой.
Знаете, чего я хотела?
Тишины.
И вот что я получила.
Тишину.
Я выхожу из гаража и иду домой. На этот раз – мимо опасного куста. Когда из-за него выступает мужчина, я даю ему в челюсть и он валится обратно в свое зеленое укрытие. Я не бегу. Я иду и трясу саднящим кулаком. Он не гонится за мной.