Ужасная нужда его заела, притиснула его, как бы овладела всем его существом. Да, он идет к архиерею. Уж больно трудно живется ему с семьей в каком-то глухом селе, есть нечего — крапивные щи и картошка без хлеба, да и поп его заел… При малейшем моем движении он вставал и смиренно просил «отпустить» его. Так мы расстались. Я подумал: неужели среди моих товарищей по училищу есть такие несчастные люди? Но тут я вспомнил, что мои лучшие друзья по училищу Александр Добров, Михаил Белоруссов и другие погибли в гражданскую войну. Об остальных я после слышал, что они выбились в учителя, в служащие и даже некоторые закончили высшую школу.
Учился я в духовном училище прилично, в старших классах — даже хорошо. В этом я многим, конечно, обязан отцу, который зорко следил за тем, как я выучил уроки. Он со мной часами твердил катехизис — порядочного объема книжку, которую мы должны были вызубрить наизусть. Конечно, не все давалось мне одинаково. Только после второго класса я стал писать лучше, плохо было с арифметикой, но я думаю, что это зависело не столько от меня, сколько от учителя.
Из первого во второй класс училища я перешел «в первом разряде». Моя фамилия в связи с этим была напечатана в «Епархиальных ведомостях»16. Отец твердил мне, что я могу рассчитывать на дальнейшее образование после духовного училища, если окончу его первым или вторым учеником. Это реально было именно так. Но в те счастливые годы я совсем и не думал о дальнейшем образовании и о будущей «карьере». Откровенно говоря, мне совсем не хотелось «зубрить катехизис» и решать всякие задачи. Хотелось гулять на свободе, как в раннем детстве.
Начиная со второго класса мы стали изучать латынь. В середине XIX в. Солигаличское училище славилось преподаванием латыни17. Но в наше время положение было совершенно иным. Наш учитель латыни Н.И.Сахаров сам не знал латыни и каждый день приходил на урок «специально подготовившись». Вообще это был несчастный человек. В молодости он женился на вдове, у которой был ребенок, и тем самым отрезал себе путь к духовной карьере (попы должны были жениться только на девицах). В 1918 г., когда закрыли духовное училище, Н.И.Сахарову не оказалось места в новой школе, в попы же он, по примеру ряда коллег, не мог пойти. Пришлось ему остаток «дний своих» провести в должности дьячка, что, особенно в то время, означало нищенство. Впрочем, и в наше время он имел какой-то несчастный вид, ходил всегда грустный, чуть ли не со слезами на глазах.
Обучение латыни было основано исключительно на зубрежке. Налегали на грамматику — склонения и спряжения, запас слов был мизерным. Подобное преподавание, естественно, вызывало у нас полную нелюбовь к латыни и вообще к иностранным языкам.
Мало я могу припомнить об обучении во втором классе училища. Видно, ничего яркого и запоминающегося не было. Помню только, что наш «классный наставник» — тот же Н.И.Сахаров весной и летом организовывал пару экскурсий — прогулок всем классом в лес, при этом он пытался рассказать нам что-либо о природе. Но знал он сам мало, и его рассказы оставались втуне. Разве только он сообщал нам некоторые латинские названия деревьев: betula и pinus (береза и сосна — лат.).
Однажды на Пасхе кому-то из нас пришла идея христосоваться по-латыни. Не имея словарей, мы обратились к Н.И.Сахарову за помощью. Однако он не мог сказать, как будет по-латыни «Христос воскресе», и только через несколько дней принес нам выписанные на бумажке Christus resurrexit и vere resurrexit.
С третьего класса учеба стала несколько более трудной. К латыни добавился древнегреческий язык, началась география. В русском и церковнославянском языках были сделаны уже значительные успехи. Началось заучивание наизусть длинных стихотворений и текстов из богослужебных книг. Латынь в третьем классе нам преподавал вновь назначенный учитель — Сергей Петрович Скворцов — молодой и жизнерадостный человек, уроки которого были куда веселее и интереснее, чем уроки Н.И.Сахарова. Древнегреческий же язык стал преподавать тот же Н.И.Сахаров. Опять — та же система зубрежки и непонимания обычных грамматических правил.
В третьем классе училища мы чувствовали себя уже взрослыми сравнительно с первоклассниками и относились к ним свысока. Однако наш возраст ничего не изменил в системе обучения. По-прежнему мы учились неохотно и радовались, когда выпадало свободное от зубрежки время. Лучшим временем для нас были, конечно, каникулы, или, как говорили у нас, «роспуск». Мы отдыхали 4 раза в году на Рождество, на масленицу, на Пасху и на лето.
Каникулы по-прежнему мы проводили беззаботно на улице, в лесу, на реке. Впрочем, иногда в каникулы приходилось заниматься то сенокосом, то по хозяйству, сбегать в лавку к Петру Григорьевичу за крупой или сахаром. Нужда в семье была еще больше, детей было достаточно. Отец всю жизнь упорно искал путей выхода из нужды. Он пытался научиться какому-либо ремеслу. Помню, ему как-то удалось купить по дешевке старинный набор переплетного инструмента. Отец с увлечением принялся за работу по переплету нескольких книг, имевшихся у него. Поучиться было не у кого, и у него выходили корявые переплеты. Кроме того, надежд на получение «заказов» не было. Так и остался этот набор с тисками, ножом для обрезания и прочим без употребления. Пытался он заниматься и сапожным делом, но с тем же успехом.