Отдых и другие дела на рубеже 40-х и 50-х гг
Вернувшись с фронта, я, выбирая более или менее свободную неделю, отправлялся в Доронжу, чтобы навестить мать. Вначале это удавалось редко. Доронжа — погост в 12 км от Кинешмы на север, за Волгой. Погост с церковью и несколькими избами стоял на берегу глубокого оврага, по дну которого протекал ручей, впадающий в р. Меру в километре от Доронжи. На той стороне оврага была расположена довольно большая деревня Патракейка, где в те времена было правление колхоза и сельсовет. Избушка, в которой жила мать, была почти на краю Доронжи, на берегу другого, более мелкого оврага, заросшего малинником. Еще ближе к этому оврагу стояла новая изба Андрея Воронкова — бежавшего в свое время антоновца из Тамбовской губернии. Он женился на первой попавшейся женщине, болевшей сифилисом и в то время — безносой. Семья эта жила, что называется, себе на уме, в колхоз не вступала, но жили прекрасно.
Изба, в которой жила мать, принадлежала в свое время матери жены Воронкова. Этой избе было более 100 лет, она, правда, в свое время была построена добротно и поэтому не покосилась. Но крыша (дранка) после войны совершенно сгнила и текла в нескольких местах, так что загнивала и стена в нескольких местах.
В избе было три комнаты — большая с русской печью и две сравнительно небольших, бывших парадных. Одна из них — зало, левее которого была отгорожена маленькая комната, служившая спальней. Пол избы также был старым, с большими щелями.
После смерти отца и гибели моего брата Александра на фронте мать жила совершенно одна. У нее был небольшой огород, и она держала козу, которая размещалась в задней пристройке к избе, служившей ранее летним помещением. Пристройка эта полуразрушилась, ее задняя стена падала и была подперта бревнами. Чердак над пристройкой служил сеновалом. Летом на этом сеновале я и спал.
Пока я был на фронте и работал в первые годы после фронта в Министерстве высшего образования, я не имел возможности сколько-нибудь часто навещать мать. Ей несколько помогал брат Павел, который жил в Горьком и работал стеклодувом на Химическом комбинате в Дзержинске. Жила моя мать совершенно одиноко и, несомненно, скучала. Она всегда была рада нашему приезду.
Я уже не помню, конечно, когда именно я приезжал к матери в конце 40-х годов, но с начала 50-х годов я приезжал в Доронжу на весь отпуск. Обычно мы списывались с братом Павлом и приезжали вместе, я с сыном Сергеем, а он — Валерием. Мы выполняли всякую хозяйственную работу, заготовляли дрова и кололи их так, чтобы зимой не надо было трудиться и каждый день колоть дрова. Мы косили и сушили сено, наполнив им сеновал, и т. д. Конечно, более всего мы проводили время, отдыхая, ходили по лесам за грибами, ходили на Меру удить рыбу и купаться и т. д. Природа вблизи Доронжи была прекрасной. Иногда мы ходили пешком в Кинешму за разными покупками и по другим делам.
Помнится, что в некоторые годы летом мне удавалось на месяц съездить в Кисловодск в санаторий имени М.Горького и там немного подлечиться. Там я заводил новые знакомства и с учеными, и с другими людьми, например, с П.Н.Федосеевым59, с Д.Ойстрахом и многими другими. Но, конечно, отдых в Доронже был куда плодотворнее и лучше для здоровья.
У меня записано, что в 1950 г. я провел в Доронже все лето. То же самое и в 1951 г. Мы с братом Павлом решили, что дом надо ремонтировать и, прежде всего, сделать новую крышу. Мы купили дранку и, кажется, в 1951 г. перекрыли дом. Течь, конечно, сразу прекратилось, и дом стал более пригодным для жилья. В дальнейшем мы решили уничтожить заднюю пристройку к избе, которая совершенно развалилась и к тому же была рассадником множества мух вследствие того, что здесь много лет содержалась коза. Нужен был материал для того, чтобы заменить развалины. Мы с братом Павлом обратились в колхоз и получили требуемый материал, правда, не полностью. В процессе хлопот о материале насмотрелся я на нравы и обычаи, которые господствовали в колхозе. Не стоит писать об этом.
В результате усилий и затрат довольно значительных сумм, как неожиданно оказалось, нам удалось выстроить на месте бывшей развалины задней избы маленькую, низкую пристройку с одним окном, но рубленую, одним словом, летнюю комнату. В ней мы проводили значительную часть времени в ненастье, здесь же мы и спали. Наконец-то изба была более или менее приведена в порядок. Соседи Воронковы нещадно воровали материал и так нахально, что оставалось только удивляться. Вот бандитские нравы!
Конечно, не только этими заботами было заполнено наше время в Доронже. Почти ежедневным нашим занятием стали походы за грибами. Далеко мы не ходили. Обыкновенно шли на запад, где в то время были еще неплохие грибные лесочки. Мы шли на запад по дороге в небольшие перелески, доходили до березняка, где росли белые грибы, обходили хорошо знакомые ельнички, березнячки и возвращались часа через два. Моя покойная мать не любила многие сорта грибов, хотя они были вполне съедобными и вкусными. Она выросла на севере, где грибами считались белые грибы, признавались и черные грибы — подберезовики, подосиновики, маслята, а в качестве соленья предпочитались грузди, подгруздки, волнушки, хорошие сыроежки. Остальные грибы — лисички, валуи и прочие, которых было много, мать обычно выкидывала. Она каждый день разбирала и сортировала нашу добычу, сушила, мочила и солила другие грибы. Мы почти ежедневно лакомились жареными грибами. Иногда же мы совершали и очень дальние походы. Там было куда больше грибов и хороших.
Кроме походов за грибами, мы нередко ходили на реку Меру. В то время еще не существовало Городецкой плотины, и Мера была нормальной небольшой рекой. Рыбы в ней было немного, но надо было знать места и выбирать нужное время для ловли. Редковато рыбная ловля нам удавалась, обычно дело ограничивалось добычей, пригодной для кошки. Но иногда, бывало, мы налавливали на хорошую поджарку. Рыбу в Мере вывели браконьеры, которые устраивали в бочагах взрывы, ловили бреднями и всякими другими путями. Они приезжали из Кинешмы с настоящим оборудованием. В то время борьбы с ними не было. Конечно, мы ловили рыбу удочками только для удовольствия посидеть где-нибудь в тихом укромном месте, где течение было небольшое, и к тому же — покормить комаров. Иногда мы просто гуляли по лесу или по берегу реки, в общем красивой. Так и протекал в Доронже наш отпуск. Бывали, впрочем, и исключения. Однажды брат Павел приехал в Доронжу на машине, которую он купил. Мы, пользуясь этим, совершали небольшие путешествия, ездили в Кинешму, ездили в имение А.Н.Островского и т. д.
Отдых в Доронже был в общем довольно приятным. Тишина, прекрасная природа, походы на р. Меру за рыбой, походы за грибами и ягодами, простое питание — все это то самое, что было необходимо мне, ведущему сидячий образ жизни в Москве и ожиревшему уже в начале 50-х годов.
К сожалению, мать не пожила долго. Она заболела раком и умерла в 1959 году. Через несколько лет умер от рака и брат Павел в Горьком.
В дальнейшем я уже не бывал в Доронже. Отдыхать приходилось либо в Кисловодске, либо другими путями — поездками на пароходе Москва-Ленинград-Москва или по Волге.
Отдых — дело обычно памятное. После 10 месяцев напряженной работы, беготни, лекций, заседаний, неприятностей и прочего приятно отвлечься на два месяца от всяких дел. Но удивительно, я пытаюсь воспроизвести приятные встречи, удовольствия отдыха и вспоминаю лишь отрывки, притом случайные. Плохо быть стариком и писать воспоминания. Все старое, что пережито в детстве, в ранней молодости, в начале жизни, я хорошо помню, и чем ближе к концу, тем все меньше и меньше воспоминаний. А ведь я жил полнокровной жизнью в эти годы и полнокровно отдыхал, чтобы снова взяться за тяжелые и разнохарактерные дела. Придется, видно, если доживу, дополнительно записывать то, что вспомнится в дальнейшем, относящееся к этим годам.
Реорганизация Института
Наш Институт занимался только наукой (Институт истории естествознания). Исследования велись по общей истории естествознания и по истории отдельных естественных наук и математики. Конечно, сил было мало, и различные области истории естественных наук разрабатывались неравномерно. Отставала особенно история физики. Однако Институт время от времени выпускал очередные книги, причем некоторые из них — вполне удовлетворительные. Кажется, в 1952 г. две книги, выпущенные Институтом, были удостоены Сталинской премии (С.Л.Соболь и П.М.Лукьянов). К тому же в ряде отделений АН СССР довольно активно работали комиссии по истории наук. Проводились Всесоюзные и частные совещания по истории отдельных наук, а в 1949 г. (январь) прошла специальная сессия Общего собрания АН СССР в Ленинграде по истории науки (см. Труды сессии).