Вернусь к нашему (5-му) Отделу: После разбора почты и раздачи поручений исполнителям наступало более спокойное время от 1 часа до 4-х. В 4 часа мы расходились по домам.
Вначале я продолжал жить у тетки Авдотьи, но с сентября товарищи уговорили меня поступить в техникум им. Чижова. 13 августа я был принят в этот техникум и по вечерам стал заниматься. Так как в техникуме имелось общежитие, мне стало казаться, что дальше неудобно висеть на шее у тетки Авдотьи, и я переселился в общежитие техникума.
Учиться в техникуме мне было трудно. Я почти не понимал лекций по теоретической механике, так как был почти «невинен» в математике. Трудновато было и в мастерских, где для начала нам дали чугунную болванку, которой с помощью зубила надо было придать определенную форму. Я довольно сильно разбил себе молотком левую руку, прежде чем выучился при ударе молотком смотреть на болванку, а не на молоток.
Все же кое-чему полезному в техникуме мне удалось выучиться. Я вполне освоил премудрости электропроводки, пайки и т. д. Хотя мне было трудновато усваивать законы физики и механики, я продолжал аккуратно посещать лекции и другие занятия. В общежитии мы жили прекрасно. Завелся кружок друзей. У некоторых из них (И.И.Овчинникова и др.) было необыкновенное дарование доставать неизвестно откуда продукты питания. И хотя мы жили впроголодь, все же сносно. Столовых в то время не существовало.
Ранней осенью 1919 г. я был послан в качестве представителя Гос. Контроля в комиссию по национализации Костромской текстильной фабрики Зотова. Мне пришлось участвовать в инвентаризации складских запасов фабрики, которые были довольно велики. Фабрика — старинная и вела хозяйство по старине. В складах хранилось что угодно: полотна, образцы которых мне показали; они будто бы шли на белье великим княгиням и т. д. Но всего больше было разных старых машин, станков, металлов, металлолома и прочего. Мы взвешивали все это на старинных чашечных (с гирями) весах. Я взвесился сам и вывесил 5 пудов (80 кг), и когда не хватало гирь, становился на весы вместо гири. До сих пор я удивляюсь, что в это голодное время у меня был такой большой вес.
Были и другие поручения, например, утверждение многомиллионного баланса Северокреста. Пришлось попотеть над этой простыней, тем более, что мне сказало начальство, что интенданты, снабжавшие эту организацию, здорово воровали.
Последним моим ответственным поручением в ГОСКОНе была фактическая ревизия в той самой Психиатрической колонии Никольское, в которой я еще недавно жил. Так случилось, что я, не вполне вышедши из мальчишеского возраста, в котором я был известен в колонии, стал важным ревизором этой колонии. Я тогда уже был помощником контролера, т. е. имел некоторые права. ГОСКОН в это время был уже реорганизован в РКП Рабоче-крестьянскую инспекцию.
Отец с семьей в это время уже переехал из Никольского в село Пречистое, километров за 60 на север. Я прибыл в Никольское на этот раз уже не домой, а в «гости». Как я там работал и что именно проверял — не помню. Но помню, что зав. Колонией П.Е.Снесарев, впоследствии профессор-психиатр в Москве, считал нужным возить меня в татарские колонии в Кострому. Помню также, что многие почтенные служащие, которые ранее смотрели на меня как на мальчишку, теперь с известным трепетом отвечали на мои вопросы и показывали мне то, что я просил. Правда, я был не главой ревизии, которой руководил Б.Е.Ушаков. Но он, побывав в Никольском лишь однажды, положился в основном на меня, тем более что я многое знал в части порядков, существовавших в Никольском.
Теперь, когда я вспоминаю пережитое, я удивляюсь тому, как мне, 18-летнему мальчишке, доверяли такие важные поручения. Но вот я читаю сохранившиеся у меня документы. Вот листок более чем 60-летней давности, полученный «на память» от Б.Е.Ушакова — это моя аттестация:
«Счетовод Н.А.Фигуровский. Главные его работы были самостоятельные ревизии учреждений, подведомственных отделам Просвещения и Здравоохранения. В настоящее время заканчивает работы по произведенным им ревизиям домов ребенка и социалистического клуба в колонии Никольское, а также сводку материалов, собранных им при совместной со мной ревизии Психиатрической больницы в означенной колонии.
Молодая контрольная сила, подающая большие надежды. Сотрудник, обладающий большой инициативой и способностью не теряться в самых трудных положениях, что является одним из важных качеств контроля.
Так как означенный Фигуровский зарекомендовал себя в самостоятельных ревизиях и в разных ему поручениях способным и быстро выполняющим задания сотрудником, проявляющим при этом много инициативы, то полагал бы справедливым и чрезвычайно полезным поощрить его производством в должность помощника контролера».
Бумага эта видала виды и прошла со мной сложные и запутанные дороги во время службы в Красной Армии. Она сильно потерлась.
Получил я и ряд мандатов на отдельные ревизии. Последнее удостоверение относится к 16 марта 1920 г., ко времени моего ухода из РКИ в Красную Армию. Здесь говорится, что я работал с 3 мая по 20 июня (1919 г.) в должности канцеляриста, с 20 июня по 1 февраля 1920 г. в должности счетовода, а с 1 февраля в должности помощника контролера и что «возлагавшиеся на него (меня) обязанности по службе выполнял аккуратно и добросовестно».
Грустно мне было расставаться с коллективом V отдела РКИ, с костромскими друзьями. Работа в ГОСКОНе-РКИ — последний период моего кратковременного юношества. Оно промчалось быстрее детства. Начиналась новая жизнь уже более или менее зрелого человека с ее превратностями, небольшими радостями и многими горестями. Новая жизнь начиналась полным разрывом и с Солигаличем, и с Костромой, и с Никольским, с друзьями детства и юношества, со студенческой средой, со ставшей уже привычной работой в РКИ.
Последние месяцы в Костроме
В 1920 г., после 5 лет жизни, Кострома стала мне родным и близким городом. Тем более, недалеко от Костромы (12 км) жила моя семья в Никольском.
Бежишь, бывало, в Никольское в субботу после занятий. Все тропинки, леса и перелески — хорошо знакомы. Березы по краям дороги (… широкая дороженька березками обсажена…), и те все до одной стали теперь знакомыми. Да и в Никольском все, вплоть до множества неизлечимо больных, было хорошо знакомо. Знакомы и окрестные леса и берега речушки Сендеги, и друзья, с которыми мы вели в те времена бесконечные разговоры о будущем. Впрочем, наша фантазия о нашем будущем не отличалась широтой. Чаще мы представляли себе свое будущее похожим на жизнь наших родителей — бедную, бесцветную, полную мелких забот о куске хлеба — жизнь мелких служащих. Трудно было в те времена рассчитывать на высшее образование. Достаточных средств ни у кого из нас на это не было.
Но как ни трудны были времена, как ни голодно и холодно было в наших домах, все же наша жизнь была в общем счастливой и беззаботной. Осенью 1919 г. эта беззаботная жизнь закончилась. Зимой 1919/20 гг. отец с семьей переехал в Пречистое. Там у него возникли новые тяжелые заботы. Надо было переходить на положение крестьянина. Начались хлопоты о приобретении коровы и овец. Земли для пахоты было достаточно, но без лошади делать было нечего.
К тому же осложнились заботы о подросших сестре Татьяне и братьях Алексее и Павле. Связанный службой в ГОСКОНе и учебой, я даже не смог проводить семью на новое место.