Комиссаром в полку был у нас Задорин. Он все время присматривался ко мне и несколько раз предлагал перейти на политработу. Но я твердо отказывался. Тогда однажды он настоял, чтобы я возглавил работы по осушке района казарм. Какой-то чудак строитель построил казармы полка на болоте. Кругом было сыро и даже в сухое время кое-где были лужи. Надо было выкопать длинные сточные канавы. Я целую неделю в самую жару наблюдал за рытьем канав красноармейцами и даже принужден был соображать, какой глубины канавы где копать. Но эта работа закончилась, и я вдруг по рекомендации Задорина и по постановлению партийного бюро был назначен руководителем полкового кооператива. Собственно говоря, я должен был открыть в полку торговую точку, где производилась торговля разными незатейливыми товарами: военными значками, нашивками, колбасой и разной разностью в небольшом масштабе. Пришлось мне открыть такую лавку в специальном помещении, где все эти товары расположились в соответствующем порядке на полках и на прилавке.
Итак (чего-то только в жизни не случается?), я сделался по воле судьбы торговцем, сотрудником кооперации (Облпотребсоюза). Занятие это было мне не только не по душе, но, я бы сказал, с самого начала вызывало какое-то чувство отвращения. К тому же я все время боялся, что быстро «проторгуюсь», что «провесов, усушки и утруски», полагавшихся в то время, будет недостаточно для того, чтобы покрыть убыль товаров из-за моего неумения торговать. Чуть ли не каждый день к вечеру я производил «учет» товаров и устанавливал, что недостач нет; впрочем, масштаб торговли, которую я вел, был совершенно мизерным. Лавка была рассчитана на командный состав полка. Женатые командиры ко мне не заходили, потому что их жены доставали продукты в городе, холостяки же покупали тоже не часто. Лишь в дни выдачи жалованья у меня в лавке было много народу. Каждый день я аккуратно относил выручку в Губпотребсоюз и там же требовал товар для пополнения лавки, который мне и подвозился на подводе на следующий день.
Учреждение полковой лавки для командного состава было, конечно, вызвано не какой-то особой необходимостью, а скорее было данью моде. Начавшийся период НЭПа вызвал, конечно, активизацию потребительской кооперации. Считалось, что следует открыть как можно больше торговых точек для удовлетворения потребностей покупателей. Комиссар полка Задорин также исходил, вероятно, из этих же самых соображений и был далек от подлинной оценки целесообразности учреждения и экономичности «предприятия».
Меня выручило из неожиданно свалившейся на меня такой беды случайное обстоятельство. Из штаба дивизии и из Округа пришли приказы об усилении противохимической подготовки войск, о занятиях с противогазами, об организации в частях «газового окуривания».
В моем распоряжении соответствующих приборов и инвентаря не оказалось, за исключением противогазов, занятия с которыми, как известно, никогда не вызывали энтузиазма у солдат. Мне пришлось поставить вопрос о командировке в Москву за некоторыми вещами, вроде хлорпикрина и прочего. Одна такая поездка в Москву, естественно, сопровождалась (вернее, ей предшествовала) сдачей лавки. Слава Богу, что после возвращения комиссар уже не поднимал вопрос о возобновлении лавки. Итак, недель 5 я был обыкновенным торговцем-ларешником.
Внимание начальства к химической подготовке войск — явление нечастое в то время, однако время от времени вдруг командование начинало интересоваться, как обстоят дела с подготовкой к противохимической защите. Тогда у нас, «завхимов», закипала работа. С нас требовали планы, расчеты, присутствия на занятиях в ротах и т. д. Такое внимание, однако, быстро проходило, например, при выезде в лагеря или по какому-либо другому поводу. Я скоро втянулся в работу, с утра до вечера бегал по ротам и батальонам, готовил помещение для окуривания, составлял в штабе разные документы, приказы и планы.
Вскоре после отъезда из полка моих друзей А.Козлова и Н.Ширского я, по примеру других командиров-холостяков, переехал на частную квартиру. Моя хозяйка, одинокая бойкая старушонка, отвела мне половину своей избы (зала), устроила ширмы, и я расположился довольно удобно. Каждое утро после чая я шел в полк неподалеку, занимался там целые дни, там же где-то обедал и приходил домой только к вечеру. Хотя у меня было уже много знакомых-товарищей, путешествия в рестораны были весьма редкими, чаще я бродил один по центру города Владимира или же отправлялся иногда в гости к товарищам. Один из них, коренной владимирец, очевидно, очень любивший свой город и прекрасно знавший его историю, носивший старинную фамилию Златовратский, водил меня вечерами, после чая по закоулкам Владимира, рассказывая то о древних событиях в разных местах города, то объясняя названия улиц, зданий. Помню, он привел меня на какой-то небольшой ручеек и рассказал мне, что еще Андрей Боголюбский назвал его Лыбядью, так как в Киеве тоже есть речка Лыбядь (или Лыбедь). Рассказывал он мне и о старинных соборах — Успенском и Дмитриевском. Так и шло время во Владимире почти согласно пословице «Солдат спит, а служба идет».
Действительно, жизнь во Владимире текла спокойно. Тогда там не было никакой промышленности, за исключением мелких мастерских, воздух был еще вполне чистым (разве пахло только уборными). Утром, бывало, встанешь часов в 9, а то и позднее, начинаешь одеваться, чтобы, наскоро попив чаю, отправиться в полк. Хозяйка давным-давно уже проснулась и смотрит в окно на пустынную улочку и вдруг обращается ко мне: «Гляди, „жандар“ проснулся». «Жандаром» (жандармом) она называла соседку девицу, высокого роста, прямую, действительно почти с солдатской выправкой. Девочка эта была неплохая, разве только по внешности и по манере ходить действительно напоминала несколько старорежимного жандарма. Моя хозяйка, надо сказать, не упускала случая, чтобы обратить мое внимание на «жандара». Может быть, она удивлялась моему одиночеству и «подсовывала» мне эту девицу.
Служба в полку разнообразилась отдельными поручениями начальства и командировками в Москву и другие города. Так, уже в конце марта 1923 г. я ездил в Москву, как значится в послужном списке: «В Высшую военно-химическую школу». Зачем, не помню, кажется, просто за новостями в области военно-химического обучения войск.
Весной, в конце апреля, я был вызван к начальству и мне было предложено поехать в Иваново-Вознесенск на 27-е пехотные командные курсы для преподавания военно-химического дела. Помню, я поехал вместе со своим хорошим знакомым, начальником штаба Н.А.Преображенским, который ехал в Иваново по какому-то полковому делу (в Ивановский исполком, состоявший шефом нашего полка). Мы побродили с ним по незнакомому городу, сходили в театр. Помню, что в театре была почему-то организована лотерея (тогда они были в моде), и, взяв билеты, мы оба выиграли. Мне досталась шляпа-котелок старинного типа. Выбросить ее было жалко, и она некоторое время занимала место в моем чемоданчике (вернее, в ивовой корзинке), пока я не догадался ее выбросить.
Явился я на командные курсы. Получил расписание и койку в комнате. Мои уроки на курсах начинались с рапорта, к которому я не привык. Когда я входил в класс, дежурный громко командовал: «Встать, смирно!» — и отдавал, мне рапорт, сколько присутствует на уроке курсантов и кто отсутствует. Я провел три или четыре занятия и возвратился во Владимир.