Из крупных мероприятий, которые мне удавалось провести — было приглашение московских артистов на концерты, проходившие достаточно успешно и приносившие некоторый доход обществу. Дважды я с успехом приглашал В.В.Маяковского, выступления которого собирали огромные аудитории в городском театре39. Я познакомился с ним и неоднократно вел беседы, правда, большею частью касавшиеся его выступлений. Деятельность по «культурно-просветительной» работе общества имела назначением обеспечить краевое отделение Авиахима некоторыми средствами, что я, с помощью Машанина, успешно решал. Однако не все и не всегда удавалось. Особенно трудной оказалась задача приглашения А.В.Луначарского. Тем не менее, мы постоянно и регулярно организовывали концерты, лекции видных деятелей.
В губкоме нашей деятельностью были довольны, но все же требовали, чтобы мы больше заботились о приглашении из Москвы Луначарского. В связи с этим мы однажды написали ему письмо, но не получили на него никакого ответа. Мы послали телеграмму, но и она осталась безответной. А губком при каждом случае напоминал, что концертами и выступлениями сравнительно второстепенных деятелей нельзя ограничивать нашу деятельность, к тому же явно преследовавшую коммерческие цели. Но что мы могли сделать?
Однажды я зашел в отделение Авиахима, размещавшееся тут же, в Доме обороны, и мы снова заговорили с Машаниным о том же самом. Как раз в это время в комнату вошел весьма видный дядя из породы распространенных в то время «нэпманов» — в шляпе и прочее. Как выяснилось, он был из театральных антрепренеров и еще недавно был директором театра слева от Большого, напротив Малого театра. Фамилия его, насколько помню, была Деранков-Нехлюдов. Он был действительно нэпманом и попал в Нижний Новгород в результате спекуляций с червонцами. Но он, видимо, пользовался особым авторитетом среди московских артистов и с первых слов сказал нам, что если мы желаем, он может нам завербовать для работы в Нижнем любого артиста или даже любую труппу, в том числе труппу Московской оперетты в полном составе, на несколько лет!
Такие заявления, естественно, показались нам хвастовством и, чтобы отделаться от него, мы сказали, что в настоящее время мы не заинтересованы в приглашении в Нижний артистов, да еще, скажем, на сезон. Мы заинтересованы в приглашении А.В.Луначарского для прочтения лекций. К нашему удивлению, он ответил, что он организует приезд Луначарского с группой артистов. Мы пожали плечами. Однако дня через 4 мы внезапно получили телеграмму от Луначарского с извещением, что он прибудет в Нижний Новгород тогда-то. Мы помчались в крайком.
А.В.Луначарский действительно приехал вскоре. С ним приехала певица Обухова, жена Луначарского Н.А.Розенель40, еще каких-то два артиста, фамилии которых я прочно забыл, и начинавший тогда композитор Валентин Кручинин41, автор песенок «Шахта номер 3», военных маршей и прочего. Еще и сейчас по радио нередко играют его произведения (плохая у меня память на фамилии!).
Приезд Луначарского, конечно, был выдающимся событием и достижением в нашей культурно-просветительной деятельности. Вечера, которые были проведены с участием Луначарского, удались особенно здорово. Он ведь мастер выступать. Его тотчас же взял в свою сферу воздействия крайком, и казалось, что кроме рукопожатия при встрече на вокзале, мне так и не удастся познакомиться с ним. Но оказалось все значительно проще.
Выше я рассказывал о неудачных попытках попасть на прием к Луначарскому в Наркомпросе, куда мы пешком ходили пару раз из Спасских казарм. Нас просто не пустила секретарша. Этот эпизод не мог не создать впечатления о недоступности наркома просвещения. Немудрено, что теперь, через 6 лет после посещения Наркомпроса, мне казалось совершенно невозможным создание такой ситуации, при которой я мог бы поговорить о чем-либо с А.В.Луначарским. Но случилось совершенно неожиданное.
Деранков-Нехлюдов, который был, естественно, прекрасно знаком с Н.А.Розенель и с другими сопровождавшими А.В.Луначарского артистами, устроил на своей квартире вечеринку-встречу, на которую был приглашен и я. Таким образом я очутился за одним столом с Луначарским, Обуховой, Розенель и другими. Компания была невелика, стол же, организованный хозяином, был сервирован в духе того времени с водочкой (но без коньяка) и с винами для дам. Я в то время уже несколько «обтесался» в поведении в разного рода компаниях, так как обедал каждодневно в лучшем ресторане Нижнего Новгорода, иногда в приятной компании.
Итак, мы выпили достаточно, причем я пил вровень со всеми и по молодости лет оставался еще на высоте настолько, чтобы содержать себя в молчании. Луначарский же вскоре обнаружил свои блестящие дарования. Он был остроумен, хотя и не особенно многословен. Вот тогда-то мне и удалось с ним поговорить обо всем. Он обратил на меня особое внимание. Я был единственным военным в компании, к тому же молодым, и он расспросил меня о работе и о моих заботах. Были, конечно, и другие темы для нашей беседы, а сидели мы не менее 4 часов, пока Розенель не начала после каждой рюмки восклицать: «Анатолий, довольно!»
Перед отъездом Луначарского из Н. Новгорода мы собрались еще раз, уже как «старые» знакомые, и снова провели приятный вечер. На этот раз Обухова и другие артисты выступали, пели и играли на пианино. Да, судьба переменчива! То, что не удается сегодня и кажется недосягаемым, завтра окажется просто ординарным явлением в жизни. Деранков-Нехлюдов действительно, видимо, имел необычный авторитет среди артистов. Он таки организовал нам приезд Московской оперетты чуть ли не на две недели. Оперетта была, естественно, очень хорошей, и ее спектакли доставили мне и нижегородцам немало удовольствия. Я, как организатор, имел привилегию быть во время спектаклей за кулисами и познакомился, в частности, с К.М.Новиковой42 и другими артистами. Колоссальный успех, который имели спектакли оперетты, встревожили Губполитпросвет и его председателя, толстую женщину, которую в партийных и советских кругах в разговорах звали «губбаба». Фамилию ее я уже прочно забыл. Мы были вызваны в соответствующее место, и нам было откровенно сказано, что гастроли оперетты и других трупп привели к резкому снижению посещения Городского драматического театра. Нам намекнули, что мы должны больше заниматься прямой работой, а не пускаться в антрепренерство, составляя конкуренцию «губбабе».
Вся эта «культурно-просветительская деятельность» в период расцвета НЭП была лишь небольшим эпизодом в моей жизни. Конечно, деятельность в Авиахиме (я получил за нее грамоту и знак Центрального комитета общества) состояла главным образом в кружковой работе. Я руководил большим студенческим кружком студентов-химиков Нижегородского университета и уделял этому кружку много времени и внимания. Кроме того, приходилось читать лекции. Все это, однако, лишь в спокойное время.
Уже с наступлением весны 1925 г. нам пришлось выехать во Владимир, где размещался тогда штаб корпуса, на корпусное совещание и военную игру. В те времена в армии обращалось особенно большое внимание на сколачивание и обучение штабов и военные игры на картах. Военные игры устраивались и у нас в штабе дивизии, кроме этого, предпринимались «полевые поездки» и другие мероприятия. Мой послужной список отмечает за 1925 год несколько поездок: 21 апреля, как уже говорилось, во Владимир. 8 мая началась полевая поездка, насколько мне помнится, где-то в лесах между Гороховцом и Вязниками. Были и свои дивизионные поездки и игры.
Кроме этого, в послужном списке отмечена длительная командировка «по оперативным заданиям» (с 25 июня по 15 июля). Насколько я вспоминаю, кажется, это была поездка в Балахну и в район Дзержинска (тогдашнего Растяпина), где мы, т. е. группа штабных командиров, должны были разработать планы противовоздушной и противохимической обороны. В Балахне я был размещен в одной гостинице с английскими инженерами, которые проектировали и строили Балахнинскую электростанцию на торфе. Помню, с какой важностью вели себя эти представители «Альбиона», однако во время совместных обедов и курения после обеда они кое-чему меня научили. Некоторые из них плохо говорили по-русски, я же в то время ни слова по-английски не понимал и в самых необходимых случаях не без успеха пользовался иногда латинскими словами.