Последний экзамен был по военным уставам. Преподаватель, видимо, генерал старой армии, спросил меня о фланговом движении. Я случайно недавно прочитал об этом в «Уставе полевой службы» и ответил хорошо. Он удовлетворился и передал слово командиру, который, видимо, всю жизнь только и делал, что нес караульную службу. Он спросил меня, куда становится лицом разводящий, когда часовые передают пост друг другу. Я не знал этого и наугад ответил, что он смотрит на часовых. Тогда председатель комиссии заявил: «Ну чего вы его мучаете такими вопросами? Он ведь военный химик и занимается своим делом». Я был отпущен с миром с отличной оценкой.
Таким образом, экзамен, несмотря на непредвиденные обстоятельства, сошел вполне благополучно. Я был с миром отпущен. Вечером, попрощавшись с друзьями в том же ресторане, я отправился в Нижний и доложил командиру дивизии об экзамене.
Скоро было получено предписание о вызове меня на экзамен в Артиллерийскую академию в Ленинграде. Экзамены там должны были продолжаться полтора месяца, так как следовало сдавать более чем по 20 предметам (если не более). Такие сроки, естественно, были уже прямой угрозой для моего университетского обучения. Стоял вопрос: либо университет, либо Артиллерийская академия. В то время я не мог однозначно решить этот вопрос.
Вскоре я очутился в Ленинграде в Артиллерийской академии, старинном здании, сохранившем следы пребывания и работы здесь многих поколений артиллеристов. Я увидел здесь столько профессоров-военных, таких как В.Н.Ипатьев и В.А.Солонина. Здесь была своеобразная дисциплина и порядок. Устроили нас, поступающих в Академию, достаточно хорошо, но времени у нас не было, что называется, «ни грамма» на развлечения и на знакомство с Ленинградом. Все время большинство поступавших употребляло на «зубрежку» учебников, рекомендовавшихся к экзаменам.
Первые экзамены по русскому языку и т. д. сошли благополучно. Началась группа экзаменов по математике. По алгебре я получил тройку, по геометрии же двойку. Сказалась наша знаменитая «семинарская» подготовка. Следующим экзаменом были основы дифференциального исчисления. Я, недавно сдавший этот предмет в Нижегородском университете, довольно легко сдал его и здесь, чем вызвал удивление преподавателей: плохо по алгебре и геометрии, достаточно хорошо высшая математика. Меня подробно расспросили, где я учился, и, узнав, что я студент университета, поставили вопрос о пересдаче элементарной математики. Я с нежеланием сел за учебники алгебры и геометрии. Но пересдавать мне, к счастью, не пришлось. Меня вдруг вызвал сам комиссар Академии и, подробно расспросив меня обо всем, объявил мне следующее: «Вы-де для нас очень подходящий кандидат в слушатели, но у нас огромный конкурс — 10 человек на одно место. Вы человек молодой. Приезжайте в будущем году, я гарантирую вам поступление в академию. Сейчас же уступите место старым командирам, заслуженным, возраст которых на исходе для поступления в академию» и т. д., и т. д.
Откровенно говоря, я не испытал большого разочарования после этого разговора. Видимо, все равно я не поступил бы, так как подходящие кандидаты для поступления были уже намечены начальством. Самое же главное, для меня после этого разговора был наконец сделан выбор. Был решен основной вопрос, иду ли я по военной линии, или же надо заканчивать университетское образование. Ясно, что оставалось второе. По своей природе я не был идеальным военным. Для этого у меня недоставало важных черт в моем характере: требовательности, непреклонности и прочее.
Итак, я вернулся в Нижний Новгород и доложил всю ситуацию командиру дивизии. Он мне не поверил, естественно, но сказал, чтобы я непременно готовился еще раз для поступления в Академию в будущем году. Я выслушал его, но для себя уже все решил.
Все это происходило в 1926 году. Университетские занятия я запустил. Тем более что на сей раз лагерный сбор был не вблизи Нижнего, а довольно далеко от него в районе Гороховца. Там надо было все заново создавать, и это у меня отняло также немало времени. Становилось очевидным, что если так пойдет дело и далее, мне придется расстаться с университетом.
Вот почему в конце 1926 г. я подал первый рапорт об освобождении с военной службы. Судьба его была плачевной. Командир дивизии Г.П.Софронов посмеялся надо мной и посоветовал не делать глупостей. Рапорт мне был возвращен. Весной 1927 г. я подал второй рапорт по этому же поводу, причем принес его сам Г.П.Софронову и откровенно объяснил всю ситуацию. На сей раз рапорт был направлен «по команде» в штаб корпуса. Но я получил тот же в сущности отказ, только от более высокого начальства, командира корпуса.
Между тем мои занятия, как по службе, так и по общественным обязанностям (Авиахим, Варнитсо и пр.) занимали все мое время и на университетские занятия оставалось слишком мало времени. Мне пришлось отрабатывать аналитическую химию. В те времена занятия качественным анализом проводились «классическим» методом, по Тредвелу и даже по Фрезениусу, авторам учебников прошлого столетия. Сначала отрабатывались частные реакции на элементы (не на ионы!) первой группы, затем следующих четырех групп. После отработки частных реакций на группу ассистент давал задачу на I группу (после коллоквиума) и т. д. Все шло сравнительно хорошо, пока я не дошел до 3-й группы. Здесь давалось две задачи просто на 3-ю группу и на 3-ю группу с фосфорной кислотой, что сильно осложняло задачу. Групповым реактивом служил сероводород. В общем, я отстал от других и принужден был работать в лаборатории все свободное время, захватывая даже ночные часы. Тогда это разрешалось, несмотря на то, что на полках стояли весьма опасные реактивы вроде бруцина, цианистого калия и других.
Я вспоминаю, как в военной форме, другого у меня ничего тогда не было, не было и халата, я ходил по лаборатории и гадал, что бы могло быть в задаче, данной ассистентом. У нас тогда было 3 ассистента: Б.А.Козлов, Р.Е.Вагнер и Н.П.Забелин. Все они, я думаю, наслаждались, если у студента не выходила задача и он приносил неправильный ответ. Так вот, через пару недель работы в лаборатории я обнаружил, что мои замечательные суконные брюки-галифе в нескольких местах прожжены серной кислотой. Может быть, я сам был недостаточно аккуратным, может быть, кто-либо из соседей брызнул случайно из пробирки. Задачи на 3-ю группу у меня не выходили очень долго. Только весной я преодолел все трудности и получил наконец профессорскую задачу. В.А.Солонина дал ее мне, не скрывая своей хитрой улыбки. Я работал над ней около двух недель и сдал ее со второго раза, потеряв в первый раз один элемент.
Задачи по количественному анализу удалось сделать значительно скорее. Но в общем лаборатория аналитической химии далась мне с большим трудом и с огромной затратой времени. К тому же я как военный не мог ежедневно и регулярно работать, в отличие от моих товарищей. Те могли заниматься в лаборатории с 8 утра и до ночи непрерывно, я же принужден был иногда пропускать не только дни, но даже и недели.
Все это создало у меня к весенней экзаменационной сессии 1927 г. очень тяжелую обстановку. Надо было сдавать зачеты и экзамены, на подготовку же их было слишком мало времени. Служба есть служба, и почти весь день ежедневно я принужден был отдавать ей. А тут еще из штаба округа пошли всякие предписания об усовершенствовании военного обучения частей, и мне приходилось иногда целыми неделями, особенно в период перед выездом в лагери, заниматься всякими делами. Шли разные курсы, то химических инструкторов, то работников милиции. Начались и другие работы. Например, весной 1927 г. я был командирован в Балахну для разработки одного важного задания на только что построенной электростанции на торфе. Кстати, во время этой командировки, продолжавшейся около двух недель, я был размещен в домике-гостинице, построенной специально для английских инженеров, руководивших постройкой электростанции. Я впервые встречался с иностранцами, приходилось приспосабливаться к «европейскому распорядку». Утром все вместе мы завтракали (пти дежене), в 11 часов был второй завтрак, затем обед, потом кофе и т. д. Я, естественно, ни слова не понимал из того, о чем говорят между собой англичане, и в случае необходимости объяснялся знаками или же вспоминал отдельные латинские и французские слова. Меня особенно умиляло, что после обеда все выходили в соседний зал и закуривали. А мне хотелось курить и до обеда и даже во время обеда. Оказалось, что это было неприлично.