Что касается органической химии, то здесь дело было, пожалуй, посложнее физической химии. Практикум по органической химии я в конце концов одолел, но не без приключений. За нашими занятиями в практикуме следил сам профессор Иван Иванович Бевад. Он был учеником А.М.Бутлерова и Д.И.Менделеева, правда, большую часть своей подготовки по органической химии он прошел уже у М.Д.Львова50. Ко всему этому, И.И.Бевад был прекрасным химиком-аналитиком и известен как автор книги по сельскохозяйственному анализу, написанной в бытность его профессором Ново-Александрийской сельскохозяйственной академии.
Студенты, как известно, не отличаются, за редким исключением, прирожденными данными экспериментатора. Только в редких случаях, у немногих сразу получаются органические препараты с приличными выходами. У большинства же, в том числе и у меня, препараты получались грязноватые и после перекристаллизации от них оставалось немного, так что требуемого выхода не получалось. И.И.Бевад смотрел на это с укоризною и требовал в некоторых случаях переделать задачу. Надо сказать, что в нашем химическом образовании отработка практикума по объему занимала, пожалуй, самое большое время. К тому же в то время практикумы были весьма однообразны. Поэтому, собрав немудрящую установку, например для перегонки какого-либо вещества, и запустив ее, т. е. включив газ и прочее, мы обычно лишь посматривали, как идет дело, и обменивались друг с другом замечаниями, чаще всего не относившимися к выполнению своих задач.
Однажды, вспоминаю, я что-то перегонял, все, видимо, шло благополучно, и я буквально на минуту выпустил из внимания прибор. И вдруг, о ужас: что-то трахнуло, и я увидел, что термометр вылетел вместе с пробкой из колбы, вслед за ним вылетело некоторое количество перегоняемого вещества. Это было ужасно. Но дело не в том, что надо было снова начинать все операции задачи, дело в том, что пропал термометр немецкого изготовления, привезенный заботливым И.И.Бевадом из Варшавского политехнического института. Приходилось идти к профессору и каяться. Ох, как тяжело это было! Бевад подробно расспросил обо всем, долго качал головой и через две минуты сказал мне, что мне придется уплатить за термометр около 1 рубля и 50 копеек. Это было неприятно, но куда неприятнее были укоры Бевада.
Я уже не помню, как я закончил этот пресловутый практикум, сдал коллоквиум и стал готовиться к экзаменам, которые надо было сдавать по органике.
Практикум по физической химии у меня прошел куда более успешно. Для этого были свои причины. Но расскажу все по порядку. Однажды я встретил в университете своего бывшего командира полка И.С.Кособуцкого, который был военным руководителем университета.
Он предложил мне провести в университете курсы: «Военно-химическое дело», «Химия и технология отравляющих веществ» и «Противохимическая защита». Соответствующие курсы должны были читаться на разных факультетах. Я, понятно, согласился, так как это сулило мне некоторый заработок и, кроме того, мне, как студенту, было лестно выступать в качестве преподавателя перед своими товарищами.
Итак, с осени 1928 г. я стал преподавателем университета. Составив программы, я начал готовиться к курсам. К счастью, еще не все выветрилось из головы, чему меня учили в Высшей военно-химической школе, и подготовка не требовала много времени. Кроме того, моя лекционная деятельность в Доброхиме и в Авиахиме очень пригодилась, у меня уже выработалась манера держаться перед аудиторией и не робеть нисколько.
Лекций оказалось довольно много на всех факультетах, хотя сами курсы были невелики. Мое материальное положение несколько улучшилось. Но были во всем этом и неожиданные трудности. Самым трудным и утомительным делом оказались зачеты. Уже в зимнюю сессию в самом начале 1929 г. мне пришлось принять зачеты примерно у 1000 студентов. Это было мучительно, но я был молод и перетерпел все.
Кажется, начиная с весеннего семестра 1929 г. я был приглашен читать курсы лекций «Противовоздушная и противохимическая защита водных путей сообщения» в Техникуме водных путей им. Зайцева (который был сам директором этого техникума). Здесь было несколько тяжелее. Приходилось читать много, иногда часов по 6 в день, и это было тяжеловато, хотелось спать во время лекций. Но предмет был не трудный, и я справлялся с делом, бегая из университета в техникум и т. д. Сначала было тяжеловато. Надо было не забывать главного, что я студент и что надо сдавать экзамены, работать в лабораториях. Но надо было и «жить», и все приходилось выполнять безропотно.
Итак, с сентября 1928 г. я стал преподавателем в университете и в техникуме, и вот уже исполнилось 50 лет этой моей профессиональной деятельности. Военные предметы я преподавал в университете до его реорганизации в конце 1929 г. В техникуме я вел занятия и по окончании университета.
С осени 1929 г. началась реформа высшего образования. Университет был расформирован, и химический факультет был реорганизован в самостоятельный Химико-технологический институт. Вследствие этого несколько усилились инженерные предметы, в частности «Процессы и аппараты химической промышленности», появились новые специальности вроде «Лесохимии» и т. д. Но для нас, собственно, особых изменений не произошло. Появился новый директор чуваш Михайлов, его заместителем стал наш не особенно удачный студент, давно уже покойный К.Смирнов. Я по своему желанию стал специализироваться по лесохимии у профессора Евгения Ивановича Любарского. Пришлось заниматься химией древесины и целлюлозы. Но в те времена лесохимическая промышленность Нижегородского края была бедной. Это были кустарные заводишки по производству порошка (т. е. уксуснокислого кальция), канифольное дело, скипидар и не более того.
Как раз сразу же после выделения химфака из университета у нас сильно заболел профессор Владимир Петрович Залесский, физикохимик. Однажды я был вызван к директору, и тот сказал мне, что надо заменить Залесского, т. е. попросту читать за него лекции по физической химии и руководить в практикуме практическими занятиями студентов. Это был особый номер, и я, конечно, струсил. Физикохимия — это не военно-химическое дело. Но с помощью парторганизации меня уговорили, и вот я, студент 4-го курса, стал читать курс физической химии. Это, конечно, можно было бы расценивать как юмористический номер. Я сам еще не сдал экзамена по физической химии, курс слушал плохо и к тому же мало понимал. В.П.Залесский, надо еще раз признаться, читал исключительно плохо. Он говорил о каком-либо явлении, или давал уравнение и тут же уклонялся в «философические рассуждения». Философствовал же он крайне плохо, хотя у него и было «что-то», скорее отвлеченно-житейское, чем физико-химическое. Профессором он был назначен случайно. Ему скорее следовало быть писателем. Я читал два романа, которые были им написаны и опубликованы. Это удивительное проявление фантазерства с налетом «наукообразности».
Отвлекаясь от рассказа о себе, я скажу, например, что, описывая казнь (или наказание) в обществе будущего, он придумал для преступников следующее «физическое» наказание. Преступника отправляли к дантисту, который сверлил ему бормашиной совершенно здоровый зуб, заставляя переживать страшнейшую боль. После нескольких минут такой пытки (это и было наказание) дантист обезболивал зуб и затем тщательно его пломбировал. Я полагаю, что этот пример хорошо иллюстрирует «фантазерско-философское» мышление В.П.Залесского.
Но у него бывали и другие «странности». Вспоминаю, что в 1928 г. сидели мы однажды с В.А.Солониной в деканате и говорили на разные темы. Вдруг приходит какой-то товарищ и просит Солонину к ректору. Через полчаса он вернулся в деканат и рассказал мне, что к ректору обратился В.П.Залесский со следующим вопросом. В течение ряда лет он составлял синоптическую хронологию по истории науки. Все открытия и научные события в этой хронологии сопоставлялись с социальными явлениями, с событиями в области «соседних» наук, общественных наук и т. д. На основе такой синоптической хронологии В.П.Залесский каким-то образом заметил закономерности и повторяемость событий в различных областях жизни. В частности и в особенности, практическим выводом из его хронологии явилось предсказание, что в самом начале 40-х годов должна начаться страшнейшая война, масштабы которой будут небывалыми, а несколько позднее будет открыт принципиально новый, неисчерпаемый источник энергии, который приведет к революционным переменам в жизни и производстве.