Естественно, что ректор Балахонов51, по специальности преподаватель каких-то общественных дисциплин, принял предсказания В.П.Залесского как проявление психического заболевания. Он не знал, что еще Аристотель сказал как-то, что «всякая благородная душа не лишена доли сумасшествия». Вот почему был вызван В.А.Солонина, которому было сделано замечание, что профессора химического факультета занимаются вместо дела какой-то чепухой. Он передал также Солонине и сами «синоптические таблицы — огромные простыни» бумаги, шириной более метра и длиной, я думаю, метров в 10.
В.А.Солонина, никогда не склонный к подобного рода фантазиям, воспитанный как скромный экспериментатор-органик, естественно, вернулся возмущенным и рассказал мне обо всем этом. К сожалению, в то время я был просто не подготовлен к восприятию подобного рода сентенций и предсказаний, как, впрочем, и все. Поэтому после разговора мы свернули все таблицы и поместили их на высокий шкаф. В сущности, тогда этим дело и кончилось, но за В.П.Залесским прочно укрепилась репутация невероятного фантазера. Я скоро и забыл об этом эпизоде. Но когда началась война в 1941-г., я вспомнил Залесского. И еще раз вспомнил о нем, когда американцы сбросили бомбу на Нагасаки. Вот вам и Залесский. Хотелось бы, чтобы «синоптические хронологические таблицы» его уцелели (у него осталась дочь), и хотелось бы теперь на них посмотреть и понять их. Кто его знает, что там за закономерности?
Итак, В.П.Залесскому я не могу считать себя обязанным какими-либо знаниями по физической химии. Недаром в то время один из наших доцентов, преподаватель по процессам и аппаратам химической промышленности (погибший впоследствии в ссылке на Соловках) Р.Н.Литвинов доверительно в шутку говаривал нам: «Я сделал три ошибки в жизни: 1) женился в первый раз, 2) представил Залесского в профессоры (он перед нами с Солониной сидел в деканате помощником декана И.И.Бевада) и 3) не купил машинку для приготовления мороженого, случайно предложенную по дешевке».
Итак, мне предстояло заменить в качестве преподавателя физической химии на 3-м курсе В.П.Залесского. Студенты, мои товарищи, встретили это известие с живым интересом. Что ж будешь делать? «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж». Познакомившись с программой курса, который должен был только начинаться, я стал готовиться к чтению лекций. Начальные лекции, посвященные агрегатным состояниям, газовым законам и пр., не казались мне особенно страшными. На кафедре держаться я умел. Недоставало только знаний. Все же две или три лекции я прочитал и даже, кажется, заслужил положительную оценку студентов. Предстояла химическая термодинамика. В то время учебников было мало, и они были устаревшими, все же пришлось их упорно изучать, пытаясь понять суть дела, которая, к сожалению, ускользала.
Теперь всю эту историю я вспоминаю со смехом. Но и утешаюсь. Посмотрел бы я, как теперешние студенты МГУ на 4-м курсе, получив поручение читать физическую химию своим товарищам, восприняли и выполнили это поручение. Я считаю, что мне в жизни очень повезло, что я стал профессором МГУ. Студенты здесь куда более сильные, чем были в свое время мы, недалеко ушедшие от наших товарищей, бывших рабфаковцев. Конечно, теперь и время другое, и подготовка другая. И все же современный студент, поставленный в мое положение преподавателя физической химии, я думаю, волновался бы не меньше, чем волновался в свое время я. Экзаменуя иногда по физической химии кандидатов в аспиранты, я не раз убеждался, что они, зная в общем предмет, иногда путаются в «трех соснах», забывая самые элементарные вещи.
Итак, приступив к изложению химической термодинамики (по учебнику Эггерта), я «выкладывал» студентам все то, что сам впервые узнавал в процессе подготовки к лекции. Иногда чуть ли не всю ночь я пытался проникнуть в тайны уравнений Вант-Гоффа и, самое главное, понять, для какой же цели эти замысловатые уравнения нужны. Не всегда изложение проходило благополучно. Выводя какое-нибудь уравнение, я вдруг терял нить и обращался к «шпаргалке». Впрочем, я заметил, что, стоя у доски, я иногда вдруг, как бы осененный догадкой, пришедшей в результате колоссального напряжения, находил потерянную нить и доводил дело до нужного конца. Вероятно, однако, ко мне в то время была полностью применима анекдотическая оценка преподавателем студентов: «Какие нынче пошли непонятливые студенты: им раз объяснишь — не понимают, два объяснишь — не понимают, три объяснишь сам поймешь, я они все не понимают».
Для меня лично чтение физической химии оказалось полезным в том отношении, что я без труда сдал экзамен в этой области и впоследствии вернулся к ней и как преподаватель, и как исследователь.
Я был бы несправедлив к профессуре Нижегородского университета (химфака), если бы характеризовал только одного В.П.Залесского, причем только со стороны его странностей. При всем этом не могу не сказать, что по-человечески В.П.Залесский был прекрасным человеком, доброжелательным к студентам. Конечно, он все же вкладывал свою толику в наше воспитание и беседы с ним приносили несомненную пользу. Он был широким по натуре, увлекающимся человеком, а это для молодых людей, в общем, неплохой пример.
Особенно большой популярностью у нас пользовался, конечно, Василий Андреевич Солонина (1862–1934)52. Он был с Украины, хотя никогда и ничем не выдавал свое происхождение. Видимо, он был из микроскопических помещиков, точнее, хуторян и рано уехал с родины. Учился он в Петербургском университете и был непосредственным учеником Д.И.Менделеева и А.М.Бутлерова. Некоторое время по окончании университета он работал в лаборатории Бутлерова, был частным ассистентом Д.И.Менделеева. К сожалению, нет данных о его деятельности в молодости, и я принужден восстанавливать некоторые стороны его жизни по его рассказам и по рассказам его сверстников, в частности В.А.Кистяковского53.
Вот, я вспоминаю, что В.А.Солонина рассказывал мне о Менделееве. По его словам, он был раздражителен и при этом часто грубоват. В.А.Солонина, как его частный ассистент, должен был, в частности, играть с ним в шахматы в лаборатории. При этом Д.И.Менделеев допускал изменение ходов, что было против правил. «Когда же, — рассказывал В.А. Солонина, — я ему делал замечание, то он страшно раздражался, кричал довольно грубо». Это, по словам Солонины, производило ужасное впечатление. Правда, говорил он, Менделеев обычно извинялся, но это по существу ничего не меняло. Видимо, из-за этого В.А.Солонина не сжился с Менделеевым и ушел от него. Затем он, вероятно, работал в лаборатории А.М.Бутлерова и Н.А.Меншуткина54. С 1893 г. начались его публикации по органической химии из химической лаборатории Московского высшего технического училища. Большая часть этих публикаций посвящена действию хлористого нитрозила на амины жирного ряда. Наиболее крупная работа по аминам: «О замещении амидогруппы галоидом в первичных аминах и к разделению друг от друга первичных, вторичных и третичных аминов» датирована 1898 г. Интересно, что одна из работ (1898) посвящена зависимости температуры плавления органических соединений от числа углеродных атомов в частице.
В том же 1898 г. В.А.Солонина стал профессором химии Варшавского политехнического института. Здесь он работал до 1916 г., когда институт был эвакуирован в Москву, а затем в Н.Новгород (1918). Таким образом, он был опытным профессором со стажем и к тому же исследователем. В Н.Новгороде он особенно увлекался автооксидацией органических соединений, но, кажется, ничего по этой теме не публиковал, хотя немало времени проводил в своей лаборатории. В 1931 г. В.А.Солонина переехал в Москву. Собрав у себя и у жены Надежды Ивановны все ценное («золотишко»), он выстроил домик на Ходынском поле и преподавал химию в Пищевом институте всего лишь 3 года. Мне удалось в 1932 или 1933 г. побывать у него, и я был встречен исключительно сердечно и провел у стариков целый вечер. Такова в общих чертах внешняя сторона жизни В.А.Солонины.