Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлебаИ с хруптом мысленно кусаю огурцы,За ровной гладью вздрогнувшее небоВыводит облако из стойла под уздцы.
* * *
Ночлег, ночлег, мне издавна знакомаТвоя попутная разымчивость в крови,Хозяйка спит, а свежая соломаПримята ляжками вдовеющей любви.
Уже светает, краской тараканьейОбведена божница по углу,Но мелкий дождь своей молитвой раннейЕще стучит по мутному стеклу.
* * *
Опять передо мною голубое поле,Качают лужи солнца рдяный лик.Иные в сердце радости и боли,И новый говор липнет на язык.
Водою зыбкой стынет синь во взорах,Бредет мой конь, откинув удила,И горстью смуглою листвы последний ворохКидает ветер вслед из подола.
«Даль подернулась туманом…»
Даль подернулась туманом,Чешет тучи лунный гребень.Красный вечер за куканомРасстелил кудрявый бредень.
Под окном от скользких вётелПерепёльи звоны ветра.Тихий сумрак, ангел теплый,Напоен нездешним светом.
Сон избы легко и ровноХлебным духом сеет притчи.На сухой соломе в дровняхСлаще меда пот мужичий.
Чей-то мягкий лик за лесом,Пахнет вишнями и мохом…Друг, товарищ и ровесник,Помолись коровьим вздохам.
«Не бродить, не мять в кустах багряных…»
Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,Нежная, красивая, былаНа закат ты розовый похожаИ, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,Имя тонкое растаяло, как звук.Но остался в складках смятой шалиЗапах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,Как котенок, моет лапкой рот,Говор кроткий о тебе я слышуВодяных поющих с ветром сот.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,Что была ты песня и мечта,Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи,К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.
«То не тучи бродят за овином…»
То не тучи бродят за овиномИ не холод.Замесила Божья Матерь сынуКолоб.
Всякой снадобью она поила житоВ масле.Испекла и положила тихоВ ясли.
Заигрался в радости младенец,Пал в дрему,Уронил он колоб золоченыйНа солому.
Покатился колоб за воротаРожью.Замутили слезы душу голубуюБожью.
Говорила Божья Матерь сынуСоветы:«Ты не плачь, мой лебеденочек,Не сетуй.
На земле все люди человеки,Чада.Хоть одну им малую забавуНадо.
Жутко им меж темныхПерелесиц,Назвала я этот колоб —Месяц».
«Нощь и поле, и крик петухов…»
Нощь и поле, и крик петухов…С златной тучки глядит Саваоф.Хлесткий ветер в равнинную синьКатит яблоки с тощих осин.
Вот она, невеселая рябьС журавлиной тоской сентября!Смолкшим колоколом над прудомОпрокинулся отчий дом.
Здесь все так же, как было тогда,Те же реки и те же стада.Только ивы над красным бугромОбветшалым трясут подолом.
Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму,Уж кому-то не петь на холму.Мирно грезит родимый очагО погибших во мраке плечах.
Тихо, тихо в божничном углу,Месяц месит кутью на полу…Но тревожит лишь помином тишьИз запечья пугливая мышь.
«Твой глас незримый, как дым в избе…»
Твой глас незримый, как дым в избе.Смиренным сердцем молюсь тебе.
Овсяным ликом питаю дух,Помощник жизни и тихий друг.
Рудою солнца посеян свет,Для вечной правды названья нет.
Считает время песок мечты,Но новых зерен прибавил ты.
В незримых пашнях растут слова,Смешалась с думой ковыль-трава.
На крепких сгибах воздетых рукВозводит церкви строитель звук.
Есть радость в душах – топтать твой цвет,На первом снеге свой видеть след.
Но краше кротость и стихший пылСклонивших веки пред звоном крыл.