Вызвали меня в военкомат,
Дали в руки ржавый автомат,
По сто грамм холодной водки
И большой кусок селёдки —
И ступайте с фрицем воевать!
На войне я тоже отличился,
Снова крепкой водочки напился,
Только вылез из окопа,
Получил три пули в жопу —
Вот теперь лежи и не пищи!
Дальше бросил фриц меня в сарай:
Вот теперь лежи и не скучай,
Вздёрнем мы тебя на рейку,
Запоёшь, как канарейка, —
А пока мотивчик вспоминай!
Но и здесь я, братцы, не терялся,
Тихо ночью к двери подобрался,
Хвать фашиста я за глотку,
Сунул в рот ему обмотку —
Будешь, гад, Ивана вспоминать!
Явная схожесть с историей отчаянного «морпеха» бросается в глаза, вплоть до идентичности некоторых куплетов. Отсутствует только эпизод с пострадавшими от мародёра старухой и стариком. Эта часть повествования заимствована из «Песни немецкого танкиста». Приводим текст, дошедший в записи 1944 года (Чита):
Грабь-Драп — это буду я,
Воровство — профессия моя,
Я в Берлине научился,
А в Париже наловчился,
И попал я в русские края.
С завистью писали мне друзья:
Дескать, ведь счастливый очень я.
Ведь на танке — не в пехоте,
Можно славно подработать,
А от смерти защитит броня.
Верно — я подумал, путь хорош.
Ну, теперь ты, Драпа, заживёшь!
В самом деле, ведь в пехоте,
При любой большой охоте,
Всё, что ты награбишь, не упрёшь.
«Тигр» тебя в бою не подведёт.
Он тебе, что надо, всё упрёт.
Он не только курку, яйки,
Но и хату, и хозяйку,
И корову с хлевом заберёт.
Тут ещё завистникам назло,
Мне судьбою счастье повезло.
Мне бензину подзалили,
В «Тигр» меня пересадили
И послали в ближнее село.
Налетели мы на крайний дом.
Жили в нём старуха с стариком.
В ноги бросилась старуха,
Я её прикладом в ухо,
Старика прикончил сапогом.
Вспомнил просьбу Минночки своей,
Стал я выбирать, что поценней:
Первым делом две перины
Погрузил в свою машину,
Сапоги, утюг и двух гусей.
Начал было погреб проверять,
Где-то близко начали стрелять.
Я оттуда быстро вышел,
Крик и драку я услышал
И решил скорее удирать.
Под напором стали и огня
Не спасла тигровая броня.
Под истошный крик гусиный
Загорелися перины,
Загорелись брюки у меня.
Быстро отстегнул я пистолет
И начал кататься по земле.
Кто-то треснул меня в ухо,
Как ударил я старуху,
Заиграли черти в голове.
Минна, промышляй теперь сама,
Я не езжу больше по домам.
В плен попал я, мила Минна,
И хожу в одной штанине,
Хорошо, что лето — не зима.
Грабь-Драп — это буду я.
Гитлер, Риббентроп — мои друзья.
Вместе тащим и воруем,
Вместе шайкою пируем,
Вместе ожидает нас петля.
Судя по упоминанию «Тигра», песня появилась в конце 1943 года, после Курской битвы, где этот тяжёлый танк проявил себя во всей красе. «Тигр» не знал себе равных. «Сорокопятки» не поражали его вообще, а 76-мм бронебойные снаряды пробивали только бортовую броню — с расстояния не более чем 300 метров, и то с вероятностью 30 %. Т-34 противостоять немецкому монстру не могли, проигрывали «Тигру» и советские тяжёлые танки КВ-85 и ИС-1. Лишь с появлением на Восточном фронте в 1943–1944 годах новых советских тяжёлых танков ИС-2 и противотанковых артиллерийских орудий калибра 86 мм, 122 мм и 152 мм превосходство «Тигров» удалось преодолеть.
Поэтому песенное утверждение о том, что «Тигр» в бою не подведёт и «от смерти защитит броня», вполне справедливо. Ненависть к бронированным монстрам вылилась у советских бойцов в фольклорное обличение немецких танкистов как убийц и мародёров, а их танк превратился в средство перевозки награбленного добра. С конца 1943 года образ «Тигра» вызывал особый гнев, и на него обрушивалась советская пропагандистская машина. Существовал даже известный плакат, где красный штык вонзается в ощеренную тигриную пасть.
То есть «Песня немецкого танкиста» возникла примерно тогда же, когда в Красную Армию активно хлынуло блатное пополнение. А через некоторое время «фашистские» куплеты сочинители военного фольклора примерили и на уркаганов. Что уже само по себе свидетельствует, как относились на фронте к бойцам-уголовникам.