Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Другие вариации, как правило, принципиально не отличаются от канонической. Правда, в записях Александра Варди после упоминания о «фраере в галстуке атласном» встречается редкий куплет:

Мне не надо фраеров поганых,
На тебя мне тоже наплевать.
В этот день на площади на главной
Будет вся страна меня встречать.

И вообще дописок к блатной фронтовой песне встречается немало. Например, в ярославской газете «Золотое кольцо» от 19 марта 2003 года читательница Н. М. Иодаева к традиционным куплетам добавляет новые, в стилистике городского мещанского романса:

Хочется к груди твоей прижаться,
Хочется обнять, поцеловать,
Хочется навек с тобой остаться,
Хочется так плакать и рыдать.

За прошлое меня ты упрекаешь.
Но прошлое, поверь, так далеко.
Я тебя люблю, но ты не знаешь,
Но поверь, мне тоже нелегко.

Есть и совсем экзотические версии — например, вариант под названием «Каштаны Сингапура», помещённый в сборнике «Песенник эмигранта»:

Где цветут каштаны Сингапура,
Берегами воет океан,
Там сидит шпана на львиной шкуре,
Пьёт коньяк под хохот обезьян.

Первого меня ты полюбила,
Первого меня под суд дала,
Первого меня ты разлюбила,
Но забыть, как видишь, не смогла.

И теперь в окопе сером, узком,
Прижимая к сердцу автомат,
Вспоминает шёлковую блузку
Бывший урка, а теперь солдат.

Может, фраер в галстучке атласном
Ротик твой целует у ворот,
Но, судьба, смеёшься ты напрасно,
Урка все равно домой придёт.

Он войдёт в твой дом не по закону,
С орденами на блатной груди.
И тогда на киевском вокзале,
Ты меня, дешёвая, не жди.

Здесь первый куплет, разумеется, представляет собой перепев «Магнолии» Александра Вертинского, созданной в 1931 году:

В опаловом и лунном Сингапуре, в бури,
Когда под ветром ломится банан,
Вы грезите всю ночь на жёлтой шкуре,
Под вопли обезьян…

В третьем куплете — не менее отчётливая аллюзия. Обратимся к известной песне «Девушка из Нагасаки» Веры Инбер:

И в те часы, когда ревёт гроза,
Иль в тихие часы на полубаке
Он вспоминает узкие глаза
И бредит девушкой из Нагасаки.

Коралл, рубины алые, как кровь,
И шёлковую блузку цвета хаки,
И дикую, и нежную любовь
Везёт он девушке из Нагасаки.

Появление такой версии вполне объяснимо: блатной мир обожал песенный репертуар с экзотическими сюжетами («На корабле матросы ходят хмуро», «В нашу гавань заходили корабли», «Есть в Батавии маленький дом», «В далёком Ревеле погасли огоньки» и т. д.), а «Девушка из Нагасаки», судя по всему, была уличным шлягером. Напомним, что возрождению его популярности способствовал своим исполнением в начале 60-х годов прошлого века Владимир Высоцкий, который черпал свой репертуар тех лет из уличного фольклора.

Любопытен в этой связи и рассказ Валерия Приёмыхова. Актёр вспоминал, как на съёмках одного из фильмов нужно было исполнить какую-нибудь «классическую» уркаганскую песню. Съёмочная группа отправилась в Бутырскую тюрьму. Приёмыхова с товарищами провели по камерам, где он беседовал с арестантами. Каково же было удивление артиста: никто из обитателей не знал ни одной настоящей лагерной песни! Пели в основном Высоцкого, Розенбаума или низкопробную шансонную «блатоту». Лишь в одной из камер старый сиделец исполнил, путаясь и сбиваясь, «блатной фольклор» — «Девушку из Нагасаки»…

«Вышка» отменяется, или Загадка «блатных орденов»

Но всё это, повторим, не помогает нам определить времени создания песни об урке-солдате. Есть, однако, другая зацепка — блатная песня «Письмо подруге»:

Шлю тебе, моя голубоглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому о нём ты не рассказывай —
Для тебя написано оно.

Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Я всё время публику оглядывал,
Но тебя не видел я нигде.