Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Формально «честные воры» защищали «праведность» уголовных понятий. Вор не должен брать оружие из рук власти. Кто нарушил этот закон — тот отступник. И никаких оправданий ему нет. Однако на деле эти фразы скрывали обычную борьбу за власть в уголовном мире. Фронтовики из числа воров способны были легко оттеснить ту «блатную элиту», которая переждала войну в лагерях. Героическое прошлое, отчаянные военные приключения, «духовитость» и кураж уголовных фронтовиков способны были резко выделить их в арестантских глазах из числа других воров. Надо также учесть, что в голодное послевоенное время каждый кусок был на счету. И принимать лишние рты (пусть даже воровские) в блатную компанию значило отдавать своё и потуже затягивать пояс. Не проще ли увеличить за счёт прибывших не количество «честняков», а ряды «пахарей»? Вот тут-то и вспомнили «праведные каторжане» о «святых традициях истинных воров»…

То есть поначалу лагерные «законники» не желали воевать с отступниками, тем более их уничтожать. Они просто хотели указать им место в «стойле». Если ты однажды смог переступить через воровской закон, то сможешь сделать это и в другой раз. Поэтому таким арестантам нет доверия. Придётся «военщине» переходить в разряд обычных лагерных работяг. Их судьба — не «боговать», а вкалывать, пахать на государство, которое они, вопреки блатным понятиям, защищали с оружием в руках. А бывшие дружки-приятели, оставаясь «в законе», будут жить за их счёт.

Согласиться с такой ролью блатные фронтовики не могли. Слишком уж сильна была в них привычка властвовать. Об этом тоже есть эпизод в книге Дёмина. Главный герой после развенчания бывшего вора по кличке Гусь беседует с ним один на один:

«— Ты ведь уже не блатной, — сказал я, — ты никто! Живи себе тихо, в сторонке. Тебе же лучше будет!

— Тихо? В сторонке? — произнёс он угрюмо. — Ну, нет… Нема дурных, как у нас в Ростове гутарят… Вы, значит, аристократы, а я должен пахать, в землю рогами упираться? Жидкие щи с работягами хлебать? Нет, нема дурных! Я сам хочу — как вы… У вас какая жизнь? Удобная…»

Сама жизнь подталкивала блатных фронтовиков к войне за власть в лагерном воровском сообществе. И война грянула!

Но это — уже совсем другая песня…

Как тайна сталинских указов и история уголовной резни накрылись жиганским бушлатиком «Идут на Север этапы новые»

Идут на Север этапы новые[8],
Кого ни спросишь — у всех Указ…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.

А завтра утром из каталажки я[9]
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем, своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою я там найду.

В побег уйду я — и часовые
Пойдут в погоню, зэка кляня,
И на винтовочках взведут курки стальные,
И непременно убьют меня.

И вот доставят тебе записочку,
Её напишет товарищ мой:
«Не плачь, не плачь, подруга моя милая,
Я не вернусь уже к тебе домой».

А ты стоять будешь у подоконника[10],
Платком батистовым слезу утрёшь;
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни ещё найдёшь.

А дети малые, судьбой оплаканы,
Пойдут дорогой искать меня;
Не страшны будут им срока огромные,
Не страшны им и лагеря.

Друзья накроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И похоронят душу мою жиганскую[11],
А сами тихо запоют.

Этап на Север, срока огромные,
Кого ни спросишь, у всех Указ…
Взгляни, взгляни же в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.

От Телескопова до офтальмологии: песне ты не скажешь «до свиданья»

Жалостливая история о «северном этапе» относится к числу самых известных лагерных песен. Она шагнула из-за «колючки» в народ и широко расплеснулась по всему СССР в результате хрущёвской «оттепели» — массового возвращения из лагерей потоков интеллигенции и уркаганов, начиная с эпохи «раннего реабилитанса» (после смерти Сталина в 1953 году). Эта песня — одна из многих, исполнявшихся во дворах, подворотнях, на кухнях, в кругах творческой богемы, но зато она была запечатлена в знаковых произведениях отечественной художественной литературы.

8

Вариант — «Этап на Север, срока огромные», «Пойдут на Север составы новые» и пр. У Михаила Дёмина — «Везут на север, срока огромные».

9

Каталажка (стар.) — тюрьма. Во многих вариантах называются конкретные адреса в зависимости от региона — «А завтра утром покину Пресню я», «А завтра утром Кресты покину я», «А завтра утром я с Богатяновки» и пр.

10

Варианты — «у ног покойника», «у фотокарточки», «по-над могилкою», «ты за барьерами стоишь растерянно» и т. д.

11

Вариант — «И похоронят в земле обледеневшей», «И закопают меня в землю мёрзлую». «Жиганский» вариант пели уголовники, «мёрзлый» — остальная лагерная масса заключённых.