— Я шью? При чём здесь я? Поглядел бы ты на себя со стороны — ты бы увидел, что Указ от седьмого августа, то, что ты “семь-восемь” называешь, уже у тебя на лбу напечатан! — Сделал паузу и грустно добавил: — И у подруги твоей Волокушиной тем паче! По десятке на жало! По десятке!»
И ещё одно соображение. В большинстве известных вариантов арестантского романса речь идёт об этапе из городской «крытки»[12], часто — из московской Краснопресненской пересыльной тюрьмы или из ленинградских «Крестов». Места, согласитесь, не самые «зерновые». К тому же пересылка на Красной Пресне в 1932 году ещё не существовала. Разумеется, названия этих заведений могли быть вставлены в более поздние версии песни. Но если упоминание «Красной Пресни» или «Крестов» в разных вариантах заменяется каталажкой, то в подавляющем большинстве версий поётся об «этапе на Воркуту». Однако воркутинские лагеря уж точно появились лишь во второй половине 1930-х годов! К началу 30-х, правда, в Большеземельской тундре геологи основали маленький рабочий посёлок Воркута на месте разведанных запасов каменного угля, однако в первые годы ни о каких «этапах» сюда не могло быть и речи. Один из крупнейших лагерей ГУЛАГа — Воркутлаг — появился здесь лишь в 1938 году. 10 мая 1938 года закрывается Ухтинско-Печорский исправительно-трудовой лагерь (Ухтпечлаг) НКВД СССР, на его базе созданы четыре ИТЛ, одним из которых стал Воркутинский. На момент закрытия в Ухтпечлаге содержалось, по официальным данным, 54 792 человека. То есть зэковское население Воркутлага вряд ли превышало 15–20 тысяч человек. Так что в 1932 году указников никто ни в какую Воркуту гнать не мог.
Мы, впрочем, сделали оговорку, написав, что Воркута упоминается в подавляющем большинстве версий. В сборнике Джекобсонов «Песенный фольклор ГУЛАГа» есть, однако, и версия, где Воркута не фигурирует:
Но морской порт в бухте Ванино и подавно был основан лишь 18 октября 1943 года…
«Дали ему год»: «беломорская» версия
Аркадий Северный в записи 1973 года (этот концерт условно называют «Для Кости-Капитана», а также «Идут на Север») предваряет исполнение песни следующим вступлением: «Да. Беломорканал. Теперь о нём вспоминают, когда покупают пачку папирос за двадцать две копейки со смутной картинкой на этикетке. Это была первая ударная стройка в цепи многих последующих. Зэки строили, умирали, а результаты приписывались другим. Итак: тридцать третий год, питерские “Кресты”»… Далее следует «Идут на Север срока огромные». Таким образом, Северный (вернее, Рудольф Фукс, сочинявший эти прозаические перебивки) относит создание песни к 1933 году и связывает её со строительством Беломорско-Балтийского канала.
Но, во-первых, версия отпадает по той же причине, что и вариант о «трёх колосках»: до 1938 года упоминание «этапа на Воркуту» было бы нелепостью. Воркута оставалась маленьким, неизвестным посёлком.
Во-вторых, никакого указа, согласно которому заключённых посылали бы на строительство Беломорско-Балтийского канала, не существовало. Поэтому фраза «кого ни спросишь, у всех Указ» теряет всякий смысл. «Каналоармейцы» осуждались по статье 35 УК РСФСР, вступившей в действие 20 мая 1930 года. Она предусматривала удаление из пределов СССР или из пределов отдельной местности, с обязательным поселением в других местностях, «в отношении тех осуждённых, оставление которых в данной местности признаётся судом общественно опасным». «Удаление» связывалось с исправительно-трудовыми работами и назначалось на срок от трёх до десяти лет. Таких преступников называли «тридцатипятниками». Лазарь Каганович охарактеризовал их как «бывших воров, бандитов, вредителей, бывших врагов социалистического общества».
Лагерники вполне могли бы в простоте своей спутать указ и постановление. Но спутать указ и статью Уголовного кодекса — это исключено. Да и сроки у «тридцатипятников» не были по тогдашним меркам огромными: «десятку» отмеряли нечасто, народ подбирался в основном для строительства канала, которое никто на десять лет растягивать не собирался. В 1933 году, когда ББК был принят в эксплуатацию, из ста с лишним тысяч зэков на свободу досрочно вышли более 12 тысяч человек, сроки были сокращены почти 60 тысячам.
Хотя позднее власть провернула остроумную операцию. До сих пор в простонародье бытует известная поговорка. Когда кто-то произносит слово-паразит «вот», ему отвечают: «Вот! Дали ему год, а отсидел двенадцать месяцев!» Соль шутки, на первый взгляд, заключается в том, что год — это и есть двенадцать месяцев, то есть какие бы поблажки тебе ни сулили, всё равно придётся отбыть весь срок. Между тем горькая ирония состоит в другом. Первоначально поговорка звучала несколько иначе: «Вот! Дали ему год, отсидел двадцать четыре месяца — и досрочно освободился!» Прибаутка появилась в 1936 году, когда в ГУЛАГе были отменены зачёты рабочих дней. До этого в лагерях ударникам два дня работ засчитывались за три дня срока, а с 1933 года — даже за четыре. В 1936 году глава НКВД Генрих Ягода отменил эту практику. А многие арестанты, которые досрочно освободились ещё до отмены зачётов, были возвращены в лагеря — досиживать оставшийся срок! То есть фактически эти лагерники вышли на свободу значительно позже, чем должны были согласно первоначальному приговору — вместо года «отсидели двадцать четыре месяца».