Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Александр Сидоров

Как блатные фронтовики оставили в память о своих подвигах любовную песню «Бывший урка, Родины солдат»

Помнишь чудный, ясный вечер мая
И луны сверкающий овал?
Помнишь, целовал тебя, родная,
Про любовь, про ласки толковал?

От любви окутан ароматом,
Заикался, плакал и бледнел.
Ах, любовь, ты сделала солдатом
Жулика, который погорел.

Погорел он из-за этих глазок,
Из-за этих васильковых глаз —
Ах, судьба, ты знаешь много сказок,
Но такую слышишь в первый раз.

И теперь в окопе сером, длинном,
К сердцу прижимая автомат,
Вспоминает о своей любимой
Бывший урка, Родины солдат.

Где ты, дорогая, отзовися!
Бедный жулик плачет по тебе.
А кругом желтеющие листья
Падают в осенней полутьме.

Может, фраер[1] в галстуке богатом
Милую фалует[2] у ворот.
Пусть судьба смеётся над солдатом —
Жулик всё равно домой придёт.

Он ещё придёт с победой славной,
С орденами на блатной груди —
Но тогда на площади на главной
Ты его с букетами не жди.

Подойдёт тогда к нему другая,
Подойдёт, лукаво подмигнёт,
Урка нежно скажет: «Дорогая!»,
И её он за руку возьмёт.

И её любить он будет крепко,
Урка только может так любить,
И блатную жизнь свою навеки
Для неё готов он позабыть!

Но пока в окопе грязном, узком,
Прижимая к сердцу автомат,
Вспоминает серенькую блузку
Бывший урка, а теперь солдат![3]

Незаконные герои

Тема «блатных фронтовиков» приобрела особую популярность после выхода далёкого от действительности сериала «Штрафбат» (режиссёр Николай Досталь, сценарист Эдуард Володарский). А впервые ярко создал образ штрафников Владимир Высоцкий: его песенная дилогия «В прорыв идут штрафные батальоны» и «Нынче все срока закончены» написана в 1964 году. Однако у Владимира Семёновича речь идёт о героическом мифе, созданном в условиях информационного вакуума вокруг информации о штрафных подразделениях. Причём мифология в основном связана со стихотворением «Нынче все срока закончены»:

Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись — «Все ушли на фронт».

За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ:
Если Родина в опасности —
Значит, всем идти на фронт.

На самом деле лагеря, из которого все заключённые ушли бы на фронт Великой Отечественной, существовать не могло. Но всё же зэков ГУЛАГа на полях войны было немало. Увы, в песенном фольклоре арестантского мира осталось лишь одно свидетельство боевого прошлого блатных — песня «Бывший урка, Родины солдат». Почему?

Прежде всего, в воровском мире Страны Советов до войны существовало жёсткое табу — не служить в армии, не брать оружия из рук власти. Этот запрет появился в 20-е годы прошлого века. В уголовном мире Российской империи он не существовал. Босяку не было никакого дела до того, служил его «коллега» в армии или нет. Однако в первое десятилетие Советской власти изменился качественный состав уголовного мира. Часть представителей бывших имущих классов, а также белого офицерства ушла в криминальное подполье. «Бывшие» жестоко мстили новой власти. Именно они создают и культивируют в среде своих маргинальных подручных — босяков и беспризорных — ряд жёстких запретов, которые носят политический характер. Среди них и упомянутое табу — для бывшего белогвардейца был врагом каждый, кто пошёл защищать Совдепию с оружием в руках. Того же они требовали от своих «бойцов». Позже многие правила, привнесённые «бывшими», обрели статус неформальных законов преступного мира, поскольку значительная часть беспризорников и босяков после разгрома «жиганов» (одно из названий «идейных» преступников) влилась в ряды воровского движения. Речь идёт и о запрете на службу в армии: «честный вор» не имел права брать оружие из рук власти даже для защиты Родины.

И всё-таки — блатные воевали под красным знаменем против фашизма! Фактически нарушая воровские традиции. Возможно, именно поэтому и песен о своём геройстве не сочиняли. По блатным понятиям геройство выходило с «душком»…

1

Фраер — здесь: обычный гражданин, человек, далёкий от блатного мира.

2

Вариант — «целует». Фаловать — уговаривать.

3

Песня часто исполняется без трёх последних куплетов. Иногда вместо них исполняется один заключительный куплет —

Я другую крепко поцелую, И к груди своей её прижму, И навеки жизнь свою блатную Я в душе своей похороню.