Вопрос: почему этих людей судили не по указу, а по УК и постановлению «о колосках»? Если верить Солженицыну, указ «четыре-шесть» был сочинён, чтобы заменить десятилетний срок заключения двадцатью пятью годами лишения свободы. Но ведь и после 1947 года «указ семь-восемь» продолжал применяться! Точно так же действовали и статьи Уголовного кодекса, карающие за кражу, хищение социмущества, разбой… Даже многих рецидивистов, которые попадались на совершении кражи повторно (статья 162, пункт «в»), не подвергали «драконовским» наказаниям! Для справки: согласно УК РСФСР того периода, этот пункт 162-й статьи предусматривал лишение свободы на срок… до одного года! («Потолок» самой жестокой санкции этой статьи — пункт «д», каравший за кражи у государства в особо крупных размерах, предусматривал всего пять лет лишения свободы.)
Как же так?! Почему за то же самое преступление одних сажали по указу «два-два» на огромные сроки, а других — на год, два, три? Почему указ, нацеленный на пополнение лагерей, не заменил относительно мягких статей УК, которые действовали параллельно с ним? А секрет прост: суд исходил из обстоятельств и личности гражданина, совершившего преступление.
Так, после войны СССР вновь столкнулся с тяжёлой социальной проблемой — беспризорностью. Многие ребята потеряли семьи и оказались на улице; их «засосала опасная трясина»… Вот этих пацанов и пацанок государство не считало вправе карать чудовищными сроками. Хотя подобная снисходительность распространялась далеко не на всех. Многих бездомная жизнь настолько ожесточила и покалечила, что они превратились в законченных уркаганов. Поэтому особо заматеревшие нередко шли и по указу «четыре-шесть». Но дифференциация всё же была.
То же самое — с хищением социалистической собственности. И здесь суд действовал сообразно обстоятельствам. В то время хищения были и впрямь чудовищные. Мой дед по матери в послевоенные годы работал грузчиком на железнодорожной станции «Ростов-Гора»: тяжёлое, но «хлебное» место. У деда было семеро детей и жена; чтобы прокормить семью, он таскал из вагонов мешками и ящиками! Сахар, мука, крупы, консервы — много чего… И так поступали ВСЕ, кто имел возможность. Иначе тебя считали недоумком или стукачом со всеми вытекающими последствиями. Речь шла об элементарном выживании. За право разгрузить «хороший» вагон дрались до смерти — лопатами-грабарками. Из книги в книгу кочует известная история о «нескольких катушках ниток», за которые давали реальные — и немалые! — сроки. Но не надо забывать: эти катушки работницы проносили постоянно! Краденой нитью можно было несколько раз опоясать Землю по экватору. На обувных фабриках выносили кожу для продажи частникам. На мясокомбинатах тащили вырезку, даже части туш. Стихия безудержного воровства захлестнула страну. Вот что вспоминает бывший политзэк Феликс Серебров, впервые осуждённый именно по указу «четыре шестых»: «В 1947 году меня всерьёз арестовали и дали десять лет. Было мне тогда семнадцать. Я уже жил самостоятельно… Платили мне триста шестьдесят рэ, а чтобы отоварить карточку полностью, надо было четыреста двадцать. Значит, этот дефицит в 60 рублей мне надо было каким-то образом восполнять. Ну, не скажу, чтобы я был способен квартиру обокрасть, но стянуть что-то на железной дороге я за грех не считал. Для меня это было нормальное явление. Все это делали, и я делал… За 16 килограммов соли мне дали десять лет… Эту соль мы продавали спекулянтам, а они ею торговали».
Это не в последнюю очередь послужило причиной указа «четыре шестых». Но к несунам в судах относились по-разному. Таких, как дед, даже за хищения в крупных размерах часто пускали не под указ, а под 162-ю, пункт «д». Ведь забота о семье всё равно ложилась на плечи страны. Забрав в лагерь кормильца многодетной семьи, власть создавала себе огромные дополнительные проблемы. Так, после смерти деда (который так и не попался на воровстве) в 1950 году троих его несовершеннолетних сыновей государство взяло в школу-интернат на полное содержание.
Хотя… Здоровенного осетина-грузчика могли бы определить и лет на 15–20. Такой «товар» был востребован ГУЛАГом. А вот многодетную вдову фронтовика, которая попалась с мясной вырезкой, обвязанной шпагатом вокруг собственной ляжки, нередко карали смешным сроком.