«Богуславская смотрит на заключение врача, а внутри все ликует. Она станет матерью. У них с Кириллом будет малыш. Комочек счастья. Плод их любви. В голове даже не было мысли, что парень не обрадуется . Кира спешила домой, чтобы поделиться этой новостью.
— Кирилл, ты дома? — кричит она из прихожей, а после идет в гостиную и видит там его. — Привет, — она обнимает парня за шею и целует в шею.
— Привет. Как твои дела? Что там в больнице сказали?
— Я беременна, малыш, у нас будет ребенок, — Богуславская смотрит ему в глаза, надеясь найти там хоть долю радости.
— У нас не будет ребенка, солнышко, ты сделаешь аборт. Да и не могло у нас быть ребенка, — спокойно говорит он.
— Но я хочу его. Я хочу быть матерью. Это твой ребенок.
— Я этого не хочу. И нет, малыш, не мой. Нагуляла? — строго произносит Кирилл, а последующую секунду сбрасывает ее со своих колен прям на пол. Его рука поднимается, а дальше все происходит будто в замедленной съемке. Он бьет ее по лицу, ногой целится прямо в живот и наносит, так называемый, контрольный удар. Острая боль расходится по всему телу, а в какой-то момент кажется, что она больше не может дышать. Все органы будто разорвались. Это лицо, некогда любимое, теперь вызывало лишь отвращение. И как Кира не рассмотрела в нем такого козла? К этой боли еще добавится и моральная. Ее унизили, растоптали в прямом смысле этого слова.
Богуславская вряд ли забудет ту ночь. Эта больница, ужасный запах лекарств, от которых тошнит, и вердикт врача: «Плод замер. У вас выкидыш». А дальше операция, восстановление и множество синяков, напоминающих, насколько гадко поступил ее любимый человек. В одну ночь Кира потеряла все, взглянула на мир новыми глазами. Тогда стало понятно, что жизнь вовсе не идеальна, и единорог не принесет ей счастья на розовом блюдце. Теперь девушка вообще не верила в любовь и счастье.»
— Вот же мудачина, — зло говорит Антон. — Его явно надо было хорошо побить.
— Это все в прошлом. Да и может к лучшему. Но знаешь, если бы он изменил мне, просто ушел, мне было бы в разы легче. По сути, сам решил, что я беременна не от него, так еще и подгадил. Он и к матери моей ездил, говорил, какая я плохая. Но с ней у меня и так плохие отношения, там сильно не повлияло. Зато теперь я не могу позволить себя обижать, да и поддерживаю феминизм.
— Ты просто безумно сильная, Кир, — улыбается Миранчук. — Я восхищаюсь тем, что ты выбралась из этой задницы.
— Сама удивлена, Тош. Но мне очень помогла Аля, — слегка радостно произносит Богуславская, помня их первую встречу.
«Эта съемка с самого начала обещала быть невероятно трудной. Редко когда в детских домах царила хорошая, теплая атмосфера. Как ты не старались помогать каждому воспитатели, но ребята никого не хотели подпускать к себе. Грусть в их глазах виднелась за сотни километров. Их судьбы были сломлены. Кого-то просто оставили родители, кого-то разлучила смерть. Сама ситуация давила на Киру. Ей было тяжело дышать, смотреть на этих малышей, которые потеряны по жизни. Девушке хотелось каждого обнять, но дети не могла подпустить к себе чужую. Оставалось лишь давать конфеты и просить улыбнуться. Это было единственное, что Богуславской по силам в такой ситуации. Но последней зашла маленькая девочка с необыкновенно красивыми голубыми глазами.
— Как тебя зовут? — улыбнулась она.
— Алевтина.
— А я Кира, — произнесла девушка и начала делать снимки. — Держи, это тебе, — Богуславская протянула малышке конфету.
— Спасибо, — протянула неумело Аля, а после минуты колебаний все же обняла ее. Кира аккуратно сжала девочку в ответ, почувствовала, как внутри разливается тепло. Кажется, будто ей доверились. — Ты такая красивая. Станешь моей мамой? — пролепетала Алевтина, а у Богуславской все внутри замерло. Она не думала, что дети могут так открываться. Не думала, что за какие-то полчаса уже начнет привязываться к этому ребенку.»
— После это фразы меня будто по голове ударило. Я часто посещала ее, и в какой-то момент не смогла отказать этим небесно-голубым глазам.
— Таким же, как и у тебя. Сколько ей было? — заинтересовано спросил Антон.
— Из-за ужасных проблем с документами я смогла стать ее законным опекуном, когда Але уже было три года.
— Тебе же двадцать один, верно?
— Да. И до того момента я много работала, ибо жила одна, но теперь градус ответственности повысился. Плюс я полностью прекратила общение с матерью. А потом я узнала, что она больна, — вздохнула Кира, а на душе стало больно от нахлынувших воспоминаний.
«Алевтина просто упала в обморок. Богуславская до невозможности испугалась тогда. Врачи бегали вокруг ребенка, пытаясь понять, что же произошло. Кира сидела возле палаты и не знала, что думать. Ей казалось, что мир просто остановился. Ведь если с Алей что-то случится, девушка просто не сможет пережить. В этом маленьком комочке эмоций была вся ее жизнь. Все суетились вокруг, а девушке хотелось, чтобы мир вокруг остановился, люди перестали думать лишь о себе. Лишь бы с ее малышкой все было хорошо. Становилось больно, стоило возникнуть мысли, что все в какой-то момент было зря. Может не стоило брать на себя такую ответственность? Ведь Кира сама еще ребенок. Но стоило вспомнить эти голубые глаза и маленькие ручки, так искренне тянущиеся к Богуславской, как все становилось на свои места.
— Вы мать Алевтины? — подошла к ней женщина.
— Да, это я, — подлетела Кира и попыталась скрыть свое волнение.
— Анна Александровна. Мы взяли множество анализов, чтобы понять причину обморока, плюс появился жар. В том числе и онкомаркеры. К сожалению, результаты неутешительные. У Алевтины лейкоз. В тяжелой стадии. Раньше не обследовались?
— Нет, просто она. Я взяла ее из детского дома, — призналась Богуславская и закусила губу. — Она будет жить.
— Лечение будет дорогостоящим и не здесь. Шанс есть, но он минимальный, — эти слова буквально ранили ее. В голове уже складывался пазл, главная часть которого была работа до потери пульса. Денег требовалось больше, и теперь Кири не могла себя жалеть. Ей нужно было вытянуть Алю из этого омута. Обеспечить ей счастливую и здоровую жизнь.»
— И сколько вы уже боретесь с болезнью? — произнес Тоша.
— Полтора года. И каждый день я вижу эти скачки. То ей хорошо, то плохо. Но самое отвратное, что в последние пару месяцев ей становится только хуже. Лечение становится в несколько раз дороже, все надеются, что в придачу не появится афазия.
— Афазия? — непонимающе посмотрел на нее Миранчук.
— Она может просто перестать говорить.
— Я не могу с того, насколько ты сильная.
— Возможно, — она закусывает губу и начинает смотреть в окно.
— Кир? — окликает ее через десять минут Антон.
— Да? — девушка поворачивается.
— Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью, если неловко просить Леху. Теперь уж я от тебя не отстану.
— Спасибо, Тоша, — искренне улыбается Богуславская.
— И, — заминается Антон, — познакомишь меня с Алевтиной? Хочется ее увидеть, пообщаться. Пусть ты и не родная мать, но я уверен, что девочка берет от тебя самое лучшее. Особенно твой характер, сарказм и феминизм.
— Что есть, то есть, — она пожимает плечами.
— И теперь тебе тяжело поверить, что парни бывают все же не мудаки, да?
— Да. Просто тот случай. До сих пор перед глазами то, как он избивал меня, — девушка начинает вытирать слезы, непроизвольно скатившиеся по ее щекам, а футболист просто обнимает ее, аккуратно гладя по макушке.
Леша ненавидел просыпаться после того, как выпьет. Голова просто раскалывалась, казалось, что весь мир просто против него и все настолько пропитано злом, что становится тошно. Он огляделся вокруг и понял, что снова приехал в квартиру Антона. Так бывало, когда они путали адрес, ключи и просыпались не у себя дома. Это было настолько в стиле Миранчуков. Вот только из-за Кати ему всегда хотелось вернуться именно в свое теплое жилище, где его ждала любовь всей жизни. А сейчас этого смысла не было. Все казалось ему бренным, потрепанным и бессмысленным.