«Я никому тебя не отдам. Что бы ни случилось».
«Как мило. Сейчас радугой блевану».
«Я бы огорчился, услышав что-то другое».
Браслет задрожал, наполнившись под завязку. Но моджо изменилось — темно-фиолетовую жидкость усыпали светящиеся искорки, поначалу принятые за пузырьки воздуха (хотя откуда им, блин, взяться в закупоренном фиале). Светлячки вихрились, став похожими на спираль ДНК, и пульсировали, загораясь все ярче в такт ударам сердца.
Исторгнутый меж зубцов луч тоже преобразился — темный стержень украсили созвездия мерцающих точек в окружении чернильных туманностей, словно на основу нанесли текстуру с фотографией галактики. Пламя из белого сделалось золотым и более спокойным — никаких неистовых протуберанцев, лишь спокойное покачивание ослепительных волн.
Все это великолепие ударило в Клешню, но тот лишь немного замедлил ход и склонился, как от сильного ветра. Заклинание причиняло уроду не больше вреда, чем вода из садового шланга. Хотя, от тугой струи всяко больше неприятностей — мокро, холодно, слепит и трудно дышать. А рыцарь даже не заслонялся рукой и не отворачивался — просто пер напролом, волоча за собой секиру. Бесполезно... Чужеродная энергия не усилила заклинание, а наоборот — ослабила, как вода — разбавленный алкоголь.
«Не мошни. Все правильно придумал, просто у этого безрогого козла броня зачарована на сопротивление Свету. А вот тушка очень даже уязвима, как и у любого другого приспешника. Надо только ее немножко оголить...».
«Хира, нет! Ты убьешь себя!».
«Зато он не убьет тебя. Это меньшее, что я могу сделать для моего любимого задрота. Не поминай лихом».
— Нет!!! — заорал уже вслух, но суккуба, кто бы мог представить, проигнорировала приказ.
Несмотря на тяжелейшие ранения, демоница телепортировалась прямо на плечи Клешне, подцепила когтями забрало и рванула на себя. Я немедля направил луч в рожу, и вот теперь гад задергался, точно получил не водой, а «царской водкой». Заревел, отбросил топор и схватился за лицо, а когда отнял руку — половина осталась на ладони, как подтаявший слайм.
— Сука!!!
Рыцарь схватил бестию за ногу и с размаху саданул об землю, как Халк — Тора. Потом еще раз и еще, крася в алый острые камни. При этом отвернулся, и луч снова бил вхолостую. Помня о всех функциях посоха, я переключился на бронебойный кистень и с нечеловеческим ревом кинулся на врага. Уцепился за плечо и принялся колотить шипастым шариком по шлему, но мразь впал в такую ярость, что не замечал боли.
— Обещал, что порву, — прорычал Вожак, — значит, порву! Жаль, в прямом смысле!
Антон для упора наступил на шею прислужницы и потянул вверх за лодыжку, распластав бедолагу, как на дыбе. Даже сквозь сопение и лязг металла слышал треск связок и суставов — пережить подобное сложно даже будучи полностью здоровым и равным по рангу, а что происходило с подругой и представить сложно. Я не видел ее, но не замедлился ни на миг, продолжая колупать верхушку «ведра», пока не вспомнил, что оно уже давным-давно пробито. Да, обломок рога закрывал дыру, но костяной отросток — это же часть самого черта, а не доспеха, и вряд ли зачарован на резист.
Сложив посох в меч, взгромоздился на плечи. Клешня так увлекся растягиванием Хиры, что почти не дергался и не помешал с размаху вонзить клинок точно в скол, а после пропустить через тело твари оставшиеся семь делений. Золотое пламя ударило из всех щелей и сочленений, плоть зашипела, как стейк на раскаленной сковородке, а в нос шибанул омерзительный запах серы вперемешку с горелым мясом. Рыцарь отпустил добычу и попытался сбить огонь, да только как, когда горишь изнутри, а жар надежно защищен броней. Будь поблизости водоем или берег моря — тогда, глядишь, и спасся бы, а так затопал на месте, закачался, издал последний вопль и развалился кусками оплавленного доспеха — не осталось и копыт, весь обратился в пепел.
Несмотря на немалую и во многом невероятную победу, радости не ощутил ни толики. Изломанная, истерзанная, залитая кровью суккуба в неестественной позе лежала на земле, выглядя так, словно угодила между столкнувшихся грузовиков. Ублюдок мало того, что чуть не разодрал ее напополам, но еще и вдоволь потоптался, прежде чем сдохнуть. И без того покалеченные конечности изогнулись так, что смотреть больно, девушка не могла пошевелить и кончиком хвоста, что намекало на перелом позвоночника, и слепо водила застеленными пеленой глазами. Если бы не это, и самый опытный врач не отличил бы беднягу от мертвеца.