Диск первый
Итак, вернемся к моей депрессии. Пригрело солнышко, зацвели цветочки, запели птички, а я впала в жуткую тоску. И решила чаще выезжать в город, чтобы как-то развеяться. Я и так редко бываю у родителей, а уж про бывших подруг и говорить нечего! Виктор сразу дал мне понять, что отныне я принадлежу к другому кругу. Правда, посещать выставки, магазины, салоны красоты мне не возбраняется. Единственное условие: я должна предоставлять чеки лично ему. Кредиткой расплачиваться удобнее, но у меня ее просто нет. Виктор почему-то предпочитает выдавать мне наличные. Возможно, ему так проще меня контролировать. Ведь на чеке есть вся необходимая информация: и число, и время, и название места, где я его получила. И, естественно, сумма, которую я потратила. Он проверяет чеки раз в месяц и выдает мне карманные деньги. Поначалу я решила, что, имея такой капитал, мой муж считает каждую копейку. Но как-то однажды я увидела в художественном салоне малахитовую статую за полмиллиона рублей. И мгновенно возжелала. Уж так понравилась она мне! Я попросила мужа купить эту статую. Он, не возражая, выполнил мою просьбу. И остался совершенно равнодушным к сумме, которую потратил на мой каприз.
— Лишь бы тебе нравилось, малышка, — все, что он мне тогда сказал.
И то, что эта статуя надоела мне буквально через неделю и я велела убрать ее с глаз долой, тоже не вызвало у него никаких эмоций.
И вот как-то утром я проснулась в слезах. Меня мучил жуткий кошмар, который я не запомнила. Проснувшись и поняв, что это всего лишь сон, я не успокоилась. Увидев в зеркале свое опухшее лицо с темными кругами под глазами, я моментально собралась, привела себя в порядок и уехала в Москву. Дома оставаться мне показалось невыносимым. К тому же в Пушкинском музее как раз открылась выставка голландцев XVII века, причем экспонировались редкие полотна Гальса, Вермеера и Рейсдаля, и я хотела непременно на нее попасть.
Целенаправленно поехав туда, я в фойе музея неожиданно столкнулась с моей бывшей и самой любимой институтской подружкой. Мы обе завизжали от радости. Нас тут же приструнила смотрительница, и мы, замолчав, отправились в буфет. По пути подталкивали друг друга, оглядывали и без конца хихикали. Кира выглядела, на мой взгляд, крайне забавно. Стильно порванные синие джинсы, голубой вязаный джемпер с джинсовыми вставками и многочисленными «молниями», обилие серебряных украшений и даже серебряный шарик в кончике языка — все это показалось мне странным, но ей это необычайно шло. Волосы у нее сейчас были ярко-рыжие, короткие и художественно разлохмаченные. Красивые зеленые глаза поражали полным отсутствием косметики. А ведь раньше Кира всегда обильно их красила. Зато губы алели сочной блестящей помадой. Я обратила внимание, что к такому прикиду Кира надела узкие изящные сапожки на очень высоких шпильках, и они, как ни странно, смотрелись весьма гармонично.
В буфете, на наше счастье, народ практически отсутствовал. Мы взяли чай с лимоном и пирожные и уселись за крайний столик напротив друг друга.
— До чего же я тебе рада, Куська! — тараторила Кира, попивая чай и не сводя с меня возбужденных блестящих глаз.
Кусей она упорно называла меня с первого дня нашего знакомства, когда мы сели на один стул в коридоре возле аудитории, где проходил вступительный экзамен по истории. Мы обе нервничали, но обе сдали на «хорошо» и вместе побежали в кофейню неподалеку. Кира всегда была крайне болтливой особой. Помню, как она тогда повторяла на все лады мое имя, словно напевала: «Вика, Викочка, Викуся». И, рассмеявшись, вдруг заявила, что будет звать меня Кусей. Мне это тогда показалось несколько странным, но я быстро привыкла. И вслед за Кирой все мои однокурсники только так меня и называли.
— Сколько мы не виделись? — продолжала меж тем Кира. — Сто лет! Как ты вышла замуж, так и пропала, буквально сгинула. Никто про тебя ничего не знает, никому не звонишь и нигде не показываешься. Безобразие какое-то! Даже наш выпускной проигнорировала, хотя я тебя лично пригласила. Зря ты бросила учебу! И кто ты теперь? Просто жена!