Глава 2.
Чуть повзрослев, я вспомнил про книгу и много расспрашивал маму про эти растения и про Лиян, конечно. Она сказала, что все эти растения дед выдумал – он был сумасшедший и даже лежал в психушке. Бабушка, к слову, в это не верила и не хотелось и мне. Когда мне было одиннадцать, я гостил у неё и сильно заболел – живот крутило так, что хотелось его проткнуть чем-нибудь острым, как будто от этого будет лучше. Я лежал, обжав колени, на слегка наклонённом диване и плакал от боли. Бабушка с утра ушла куда-то в лес, а мама крутилась вокруг меня, просила почаще ходить в туалет, поила большим количеством воды и даже попросила отца съездить в город за лекарствами. Папа сказал, что я не маленький и пусть само проходит.
Бабушка вернулась и принесла с собой какой-то лесной зелени, ушла на кухню и какое-то время там гремела посудой – готовила обед, как я тогда думал. В комнату она зашла с небольшой миской растёртой травы с глухим мягким запахом. Она усадила меня, вытерла мне слёзы мозолистыми пальцами и приложила миску к моему рту. Я был послушный и уставший от боли, поэтому без капризов выпил или, скорее, втянул и дожевал мягкую горьковато-сладкую жижу. Боль в животе исчезла через 3 минуты, чего не скажешь о неуходящем до вечера привкусе – отрыжка мучала меня ароматом влажного сена вплоть до сна.
Дедушка и его книга оказались дверью для меня в мир растений, бабушка же стала проводником. Силу цветов и деревьев она видела и раскрывала через мистические и эзотерические ритуалы: в лесу она тихонько про себя читала “óни есси тис ди ельси”; ночью открывала шторы около домашних цветов, чтобы “погуляли”; плевала на грядки, чтобы те её не забывали и давали хороший урожай, а тело своё просила похоронить без гроба.
Ритуализм, присущий прошлым поколениям, я не принимал и в детстве, но с жадным интересом слушал бабушкины истории. Например, аравиус – цветёт только зимой – раскрывается несколькими бутонами с одинаковым у всего куста количеством лепестков, по ним считали, сколько месяцев тепла предстоит в будущем. А “зеня” на деревенском сленге – имеет индивидуальный рисунок по центру цветка, похожий на глаз. Его высаживали каждый раз, когда в семье кто-то умирал и считалось, что через этот глаз покойники наблюдали за миром живых. Так и у нас цвёл свой дедушка.
Но мне уже 35, я лежу в кровати, разбитый от продолжительной бессонницы, с которой я никак не могу справиться. Сплю не больше 3-х часов в сутки и просыпаюсь, какой бы усталый я не был. Врачи, как и всегда, нихрена не знают, а умирать, чтобы вскрыть самого себя мне бы не хотелось…
Чёрная. Абсолютно чёрная комната лежала вокруг меня. В прохладном пространстве висело очертание окна – голубая ночь пробиралась ко мне через бреши в плотной шторе. Она – ночь – пахла свежо и сладко, как и всегда. Сбросив ставшее неприятным одеяло, я собрался из темноты на кухню – жёлтую и тёплую – моё утешение. Под мягким кухонным светом я заварил себе ароматного травяного чая, чтобы немного проснуться и успокоиться. С горячей дымящей кружкой я прошагал вдоль чёрной комнаты, но чернота уже более не смущала меня, она не была единственным существующим пространством, эта чернота была лишь отсутствием кухонного света. В конце продолговатой спальни (единственной комнаты, кроме кухни и оранжереи) была стена из стеклоблока и дверь, ведущая за эту стену – в лабораторию. Вообще, мне очень нравилось строение моей квартиры – как вагон поезда. Небольшой аппендикс от прихожей – кухня, справа, а вдаль от прихожей прямоугольником легла моя квартира, комната за комнатой.
Пройдя жилую комнату, я зашёл в тёплую стоячую влагу лаборатории и включил белый свет. Квадратная небольшая комната, справа – слегка побитый простецкий стол прямо перед окном – моё рабочее место. Напротив двери, в которой я стою, у стены расположилось хранилище с множеством ячеек – в каждой стоял цветок, у каждого цветка в ячейке свои условия существования: разный свет, разная температура, разная влажность. Слева у параллельной к столу стены симметрично было воткнуто окно, под которым стояли высокие растения – просто для красоты, не для изучения. И изучаю я не растения, а их смерть. Иногда, конечно, в качестве хобби я занимаюсь гибридизацией и у меня даже есть своя коллекция интересных селекций, но меня как патологоанатома, пусть и бывшего, больше заботят условия умирания и возрождения.
Я вспомнил, что оказался безработным и лёгкая хандра легла внутри меня. Моих накоплений хватит едва на год, и пусть меня это не беспокоит, думал я. Пусть я останусь в своей лаборатории, отдамся любимому делу и очищу своё время для того, что поистине ценю.