Мне интересны реакции растений на губительные факторы: их адаптация, их процессы умирания, пост-смертельные процессы и, конечно, реактивное сопротивление. Кроме того, крайне занимательным я нахожу и процессы возрождения – абсолютно каждое умершее растение я могу использовать в качестве основы для выращивания вида, теоретически, но практически – не для каждого нового рождения у меня есть инструменты и ресурсы.
Из тумбы слева от двери (о ней я не рассказал) я достал сухую тряпку, в которую были помещены три стебелька с разными цветами – подарок одного восточного коллеги – редкое растение, которое даже в их краях существует в очень специфичных условиях и встречается нечасто. Живые они мне не нужны.
Я сел за стол, надел очки, включил свой любимый альбом, положил скальпель в правую руку и аккуратно сделал надрез вдоль стебля. Придвинув увеличительное стекло, я отсоединил часть отмершей ткани и перенёс его в чашечку, которую поместил под микроскоп.
“Господин Бертин (он произнёс мою фамилию правильно – с ударением на последний слог), поделитесь для читателей, Вы не раз в своей книге упоминали плоды Лиян, какова вероятность, что мы способны восстановить их в нашей действительности?”.
Я капнул небольшое количество кислоты на стекло.
“Вы должны понять для себя, что плоды Лиян, скорее всего, являются очень сильным галлюциногеном и опасны для современного человека не физическим ядом, а психическим. Смотрите – …”
Я наблюдал за смертью трети активных клеток в сухом стебле.
“… современный человек привык к абсолютному контролю ситуации: он подминает под себя, для своего спокойствия, пространство, создаёт XYZ плоскости, пытается контролировать время, чтобы не потеряться в этой мясорубке неясностей. Но яснее не становится и это ведёт наш мир к развитию – наука ищет новые ответы, люди придумывают лучшие инструменты контроля и усердно делают вид, что у них это получается. Плоды Лиян же и их, если позволите, задача – разрушение привычных элементов контроля. Мало того, что время более не является ориентиром – оно попросту течёт с удобной ему скоростью, так и ваши собственные физические рецепторы отправляют вас в далёкое пешее. Вы, скорее всего, перестанете чувствовать себя конкретной частью мира и вам придётся раствориться. Только представьте – мир без времени, контроля, с текущими реками пространства. Всё вокруг вас теряет свою паттерность и повторяемость – вдруг вы ощущаете, что ничего в этом мире больше не повторит своей предыдущей формы. Так работают плоды Лиян, насколько я могу судить из своих исторических исследований”.
Часть умерших клеток перестала реагировать на химикаты. Я переключаюсь на те, что выжили.
“В чём же вы видите опасность?”, – продолжил интервьюер.
Я облокотился на спинку стула, отодвинувшись от микроскопа и закурил, начав говорить вслух.
“Поймите, что подобная сверхчувствительность к окружению и тотальное отсутствие контроля – это путь к суициду уже сложенной цивилизации. Общество Лиян, вскормленное её плодами, предполагается иным – для нас эти люди были бы либо сумасшедшими, либо воспринимались бы пришельцами", – я вдруг заметил, что сижу в своей тихой комнате один, вслух отвечая на вопросы самого себя. Стало немного неловко, но через силу, надеясь быстро вовлечься обратно, я продолжил: "Сами ответьте себе на вопрос – хотели бы вы оказаться в подобном статусе? И ради чего”, – я выдохнул дым сигареты и продолжал смотреть в окно, обдумывая собственный вопрос.
"Могу я Вас спросить – пытались ли Вы заниматься изучением этого дерева? Про непосредственные эксперименты в книге нет упоминаний, лишь рассказы об особенностях известных нам растений и сам миф о Лиян.".
"Нет, потому что Лиян не существует".
Я затушил сигарету и посмотрел в глазок микроскопа, после чего отвлёкся на телефон. Было уже 7 утра и мне следовало наведаться к матери.
Я спустился на этаж ниже, достал связку ключей и открыл дверь комнаты. Включил свет. Небольшую комнату размером меньшую, чем моя спальная, я снимаю для матери, здесь всегда открыто окно, поэтому всегда прохладно. Её кровать располагается слева на фоне жёлто-ржавых обоев, в дальнем углу мама неподвижно ждёт меня каждый день на одном и том же месте. Я поздоровался, спросил, как её дела и, не получив ответа, прошёл помыть руки. Старая раковина была в этой же комнате, но справа. Присев рядом с матерью, я проверил её капельницу, проверил ёмкость с травянистой водой, что трубкой подключена к её животу. Её тонкая, обтянувшая скелет кожа из-за моих мазей была необыкновенно гладкой. Я собрал выпавшие седые волосы с подушки, свернул их в комок и выбросил, сел обратно на кровать. Мама всё это время с закрытыми глазами тепло дышала, лёжа смиренно и неподвижно.