Не знаю, как вы, но если бы мне такое орали, я бы пришел вторым из принципа.
Отец Софи, кстати, ведет себя совсем по-другому.
Перед началом забега он выходит к ограждению. Потом внимательно наблюдает за гонкой. Не кричит, просто смотрит. Время от времени я чувствую напряжение его воли, — мужчина словно хочет подтолкнуть дочку взглядом. Когда другая бегунья вырывается вперед, отец Софи просто кидает в сторону ее отца короткий взгляд. И все. Другая девушка выигрывает забег, и он аплодирует — и ей, и Софи. А отец выигравшей девушки весь раздувается от неприличной гордости. Можно подумать, это он бежал из последних сил и выиграл.
Софи подходит и становится рядом с отцом, тот обнимает ее за плечи. Слово «разочарование» написано у нее на спине большими буквами.
Почему-то отец Софи напоминает моего собственного, хотя он никогда не обнимал меня за плечи. Да и вообще был алкоголиком. Просто чувствуется что-то похожее в манерах и в поведении. Мой отец тоже был очень спокойным, тихим человеком и в жизни никому не сказал худого слова. Ну да, он каждый день шел в паб и сидел там до закрытия. А потом гулял, чтобы протрезветь. У него, правда, никогда не получалось протрезветь окончательно. Но работу не пропускал ни разу: утром вставал и ехал трудиться, каждый будний день, без исключений. Мама, конечно, орала, вопила и верещала, понося его на чем свет стоит, но он за всю жизнь не сказал ей в ответ грубого слова. Никогда не отвечал бранью на брань.
В общем, отец Софи такой же. Понятное дело, я не алкоголизм имею в виду. Он джентльмен.
Бок о бок они идут туда, где сидит мать Софи. Девушка пьет какой-то энергетический спортивный коктейль, а ее родители держатся за руки. Они, похоже, из тех семей, в которых принято обмениваться репликами «Я люблю тебя, солнышко» и «Я тебя тоже люблю» перед сном, после пробуждения и уходя на работу.
Шиповки лежат на земле, Софи их сбросила. Она смотрит перед собой и вздыхает:
— Обидно. Думала, в них мне наконец-то повезет.
Похоже, эти кроссовки Софи дала мать или кто-то другой из родственников, потому что в свое время они кому-то принесли удачу.
Семья Софи сидит на траве, и я присматриваюсь к шиповкам. Вытертые, старые, изношенные — раньше они были желто-голубыми.
А еще они… неправильные.
Софи заслуживает большего, чем рваные кеды.
10
Обувная коробка
— Куда это ты пропал?
— Да я занят был…
Мы с Одри сидим на крыльце, попиваем какую-то дешевую малоградусную бурду. В общем, как всегда. Швейцар выходит — тоже хочет выпить. Но я его только похлопываю по шее.
— Тебе больше карт по почте не присылали?
Одри, конечно, в курсе, что никуда я бубновый туз не выкинул. Эта карта дороже любых брильянтов. А бриллианты ведь никто в здравом уме не выкинет? Они ценные, их беречь надо. Ну а моя карта еще ценнее.
«Милла, — думаю я. — Софи. Женщина с Эдгар-стрит. И ее дочка, Анжелина».
— Да нет, — говорю вслух. — Я пока с этой не разобрался.
— Как думаешь, еще пришлют?
Я задумываюсь: хочется ли мне, чтобы прислали еще одну карту?
— Там и с первой-то очень непросто, — наконец отвечаю я, и мы отхлебываем из бутылок.
К Милле я захожу регулярно. Она показывает мне фотографии, я читаю вслух «Грозовой перевал». Кстати, книга мне даже начала нравиться. Торт мы съели несколько дней назад — и слава богу.
Пожилая леди все так же любезна. Руки у нее трясутся, и память подводит, но она по-прежнему мила со мной.
На следующих выходных Софи проигрывает еще в одном забеге — на этот раз на восемьсот метров. А все эти старые заплатанные шиповки — ей в них неудобно! Софи нужно что-то получше, я же видел ее по утрам. Вот тогда она взаправду бежит. Бежит, ни о чем не думая, и выкладывается по полной.
Ранним субботним утром я прихожу к дому Софи и стучусь в дверь. Открывает ее отец.
— Здравствуйте…
Я нервничаю, словно явился спросить, могу ли встречаться с его дочерью. В руках у меня коробка для обуви, отец Софи смотрит на нее. Я быстро протягиваю коробку и говорю:
— Доставка для вашей дочери. Надеюсь, они подойдут по размеру.
Коробка переходит из моих рук в его, и на лице моего собеседника проступает некоторая растерянность.
— Просто скажите Софи, что пришел парень и принес ей новые кроссовки.
Отец девушки смотрит на меня как на обкуренного:
— Ну… ладно.
И изо всех сил старается не прыснуть со смеху:
— Так и скажу.
— Большое спасибо.
Я разворачиваюсь и иду, но его голос заставляет меня остановиться.
— Эй, послушайте, — окликает меня отец Софи.
— Да, сэр?
С озадаченным выражением лица он взвешивает на руках коробку — и выдвигает ее вперед, как предлог для беседы.
— Я знаю, — спокойно говорю я.
Коробка пуста.
Побриться я не успел, да и вообще выгляжу — краше в гроб кладут. Смена окончилась в шесть утра, я оставил такси на стоянке и сразу пошел сначала к дому Софи, а потом на стадион. На завтрак у меня были хот-дог и кофе.
Объявляют забег на полторы тысячи метров. Софи выходит босиком.
И я улыбаюсь: действительно, получились «босоногие кроссовки».
— Пожалуйста, пусть ей никто не наступит на ногу, — говорю я вслух.
Через несколько минут к ограждению подходит ее отец. Забег начинается.
Придурочный папаша победившей в тот раз девушки начинает орать как потерпевший.
Софи спотыкается и падает сразу после первого круга.
До того как упасть, она была с четырьмя другими девушками в группе лидеров, — остальные участники растянулись метров на двадцать пять. Софи поднимается на ноги, и я тут же вспоминаю эпизод из фильма «Огненные колесницы», когда Эрик Лиддел падает, но потом все равно всех обгоняет и приходит к финишу первым.
Остаются еще два круга, Софи прилично отстает.
И вот она догоняет группу лидеров. Двоих обходит легко, потому что бежит как утром. В ней нет напряжения, только радость жизни и абсолютное чувство свободы. Не хватает лишь красных спортивных трусов и толстовки. Босые ноги несут ее легко-легко, и вот она обходит третью бегунью. И оказывается бок о бок со своей давней соперницей. Софи обгоняет ее и удерживает лидерство. Впереди еще двести метров.
«Она бежит прямо как утром», — думаю я, а люди оборачиваются и смотрят ей вслед.
Многие видели, как Софи упала, поднялась и побежала дальше. И вот теперь люди наблюдают за ней, а Софи — впереди всех, она летит к финишу. Такого здесь еще не видели. Метание диска приостановилось, прыжки в высоту тоже. Вокруг притихли и смотрят. Весь стадион следит за девушкой с солнечными волосами и сладким, будто клубника, голосом, как она тяжело дышит и летит, летит к финишу.
Ее догоняет соперница.
Хочет вырваться вперед.
Колени Софи в крови, ободрались во время падения, и ступни наверняка исколоты, но так надо. Последние сто метров оборачиваются для девушки сущей пыткой. Я вижу боль на искаженном лице, ступни кровят. Она бежит по сухому лысеющему травяному полю и почти улыбается — от боли. И от восторга. Софи — сама по себе, ей дела нет ни до кого другого.
Она бежит босиком.
И она — воплощенная радость жизни. Такого я еще не видел.
Девушки финишируют.
Та, другая, выиграла.
Все как всегда.
Софи пересекает финишную черту и падает на землю. Перекатывается на спину и смотрит вверх, в небо. У нее болят руки, ноги и сердце. Но на лице — то же чудесное выражение, что и утром. И она, я полагаю, думает: «Вот оно. Пять тридцать утра».
Отец Софи аплодирует, как всегда, только в этот раз не он один. К нему присоединяется отец выигравшей девушки: