Постучать в дверь. Он делает это — вдумайтесь! — с четырнадцатой — с четырнадцатой! — попытки. Когда я слышу стук пальцев о дерево, у меня ощущение, что эти пальцы сбиты в кровь.
Дверь открывается. Марв стоит на пороге: в джинсах, приличной рубашке, ботинках — не кроссовках. Они разговаривают, но я не слышу ни слова. Тем более, что в ушах до сих пор стоит звук Марвова сердцебиения. Еще я продолжаю слышать этот стук в дверь — тук, тук…
Мой друг заходит в дом. Теперь мое сердце принимается бешено колотиться! «Я в жизни так долго никого не ждал», — проносится у меня в голове. Однако я ошибался.
Примерно полминуты спустя Марв вылетает из дверей — спиной вперед, как выброшенный щенок. Вылетает и падает на лужайку. Генри Бойд, отец Сьюзен, задал моему другу серьезную трепку. С лица Марва на траву течет струйка крови. Я вылезаю из машины.
Надо вам сказать, Генри Бойд не такой уж здоровяк. Но он сильный.
Не очень высокий, но крепко сложенный.
А еще он уверен в своей правоте и безнаказанности. В общем, эдакая миниатюрная копия того амбала с Эдгар-стрит. К тому же отец Сьюзен трезв как стекло, а у меня нет пистолета.
Я перехожу на другую сторону улицы. Марв лежит на лужайке, разбросав руки и ноги, как замороженная морская звезда.
Ему отвешивают пинок за пинком.
Словами. С порога.
Его практически расстреливают.
Генри Бойд дырявит его перстом указующим:
— А ну пошел вон отсюда!
Невысокий жилистый мужик стоит над Марвом, победно потирая руки.
— Сэр, — умоляющим голосом произносит Марв. На лице только губы двигаются. Он говорит это все небу: — У меня в банке — почти пятьдесят тысяч…
Но Генри Бойду неинтересны финансовые подробности. Он спускается и нависает над Марвом.
В доме плачет ребенок. На улице постепенно собирается толпа, — соседи не хотят пропустить зрелище. Генри поворачивается к ним и орет:
— Убирайтесь, поганые индюки, чтобы духу вашего здесь не было!
Между прочим, так и сказал — индюки.
— А ты! — принимается он снова орать на Марва. — Только попробуй еще раз сунуться!
Тут подхожу я. Наклоняюсь над телом друга. Его верхняя губа разбита — опухла и сочится кровью. И он почти потерял сознание.
— А ты кто такой, мать твою?
«Черт, — думаю я и начинаю не на шутку нервничать. — Сейчас и мне достанется». Поэтому отвечаю быстро и очень почтительно:
— Да вот просто пытаюсь забрать друга с вашей лужайки, сэр.
— И правильно делаешь.
Тут я вижу Сьюзен. Она стоит в дверях и держит ребенка за руку. Девочку. «У тебя дочка, дружище!» — едва сдерживаю я радостный крик. Да уж, покричишь в такой ситуации. Я киваю Сьюзен — привет, мол.
— Сьюзен, иди в дом немедленно!
Она кивает мне в ответ.
— Быстро, я сказал!
Девочка снова начинает плакать.
И вот они уходят внутрь, а я помогаю Марву подняться на ноги. На рубашке остались капли крови.
У Генри Бойда на глаза наворачиваются слезы ярости — маленькие и злые, как острия иголок.
— Этот подонок опозорил мою семью!
— А ваша дочь тут ни при чем?
Поверить не могу — я это вслух сказал?!
— Шел бы ты отсюда, юноша. А то отделаю, как твоего дружка.
Замечательно.
Спрашиваю Марва, может ли он держаться на ногах без моей помощи. Он может. Я подхожу к Генри Бойду. Не уверен, что до меня многие вели себя с ним вот так. Чем ближе подходишь, тем рельефнее выглядят мускулы. Поэтому он просто ошарашен.
Я смотрю на него — но не нагло.
— У вас растет чудесный ребенок, — говорю я. Голос мой совсем не дрожит. Мне самому это странно. Но раз так, надо продолжить. — Разве нет, сэр?
Ему нелегко это выговорить. По лицу видно, как Генри Бойд борется со словами. Ему очень хочется придушить меня на месте, но в то же время он чует: я знаю, что делаю (хотя кто бы мог подумать, что я на такое способен). Поэтому он отвечает:
— Д-да. Чудесный. Красавица наша.
И тогда я поднимаю руку и указываю на Марва, стараясь в то же время не отворачиваться от мистера Бойда. Его руки висят вдоль тела. Не очень длинные, но мускулистые.
— Да, возможно, он вас опозорил. И я знаю, что именно из-за этого вы переехали, — говорю я. И снова смотрю на слегка потрепанного Марва. — Но ведь он пришел к вам? Пришел. Нашел в себе силы заговорить с вами. Это был знак уважения. Большей почтительности и большего уважения проявить просто невозможно.
Марв ежится и облизывает окровавленную губу.
— Он знал, что вы его поколотите. Но он все равно пришел.
И теперь я смотрю прямо в глаза Генри: