И тут же качаю головой.
Осуждающе.
«Как тебе не стыдно так говорить, — отчитываю себя. — Все быстро уладится! А ты почем знаешь? У тебя уладилось, Эд? Сомневаюсь… Вот и у нее так же будет».
Да, я прав. Нечего тут планы планировать и предсказания предсказывать. Нужно делать то, что должно. И надеяться на лучшее.
Я даже несколько раз приходил к ее дому ночью.
Ничего такого не случилось.
Вообще ничего, ни разу.
Я смотрю на себя оценивающим взглядом, на каждое из своих заданий. Вот бегунья, вот Милла, вот жуткая Эдгар-стрит.
Смотрю и понимаю: я даже имя этой девушки не удосужился узнать. Мне почему-то кажется, что ее должны звать Элисон. Но я привык думать о ней как о «бегунье».
Еще я хожу на соревнования по легкой атлетике, летом они проводятся каждые выходные. Девушка, конечно, выступает. Я вижу ее с семьей: мать, отец, младшие сестра и брат. Все одеты в черные шорты и голубые майки с прямоугольной нашивкой на спине. У девушки номер 176, а над ним рекламный слоган какао: «Пей „Майлоу“ — расти здоровым!»
Вызывают участников забега на полтора километра среди спортсменов младше пятнадцати лет. Девушка встает, стряхивает с одежды сухие травинки.
— Удачи, — говорит ей мама.
— Удачи, Софи, — эхом повторяет отец.
Софи.
Мне нравится это имя.
Повторяю про себя: «Софи». И осторожно примериваю на ее образ. Что ж, они подходят друг другу.
Девушка все еще смахивает сор со спортивных трусов, а я вспоминаю, что у нее же есть брат с сестрой. Но дети умчались. Девочка отправилась к площадке для метания ядра, а мальчик побежал играть в войну с мелким гаденышем по имени Кирен.
— Я могу поиграть с Киреном? Мам, ну пожалуйста…
— Иди. Но ты помнишь, что скоро твой забег? Слушай объявления, твое — забег на семьдесят метров. Ты понял меня?
— Да, мама. Кирен, пошли!
Некоторое время я сижу и наслаждаюсь тем, что меня зовут Эд, просто Эд. Что у меня не хитрое имя типа Эдвард, Эдмунд или Эдвин. Для разнообразия приятно почувствовать себя совершенной посредственностью.
Софи поднимается на ноги и замечает меня. На лице — удовлетворение. Да, ей нравится, что я здесь. И все равно она почти тотчас же отворачивается и смотрит в землю. Потом отправляется к месту сбора с парой раздолбанных шиповок в руке. Видимо, детям постарше разрешается бежать длинные дистанции в таких кроссовках. Тут ее окликает отец:
— Софи?
Она оборачивается и смотрит ему в лицо.
— Софи, ты можешь выиграть. Ты знаешь, что можешь. Нужно просто захотеть.
— Спасибо, папа.
Она торопливо уходит. И еще раз оглядывается на меня. Я сижу на солнышке, пихаю в рот шоколадную печеньку. Кокосовая стружка облепила мне губу, и стряхивать ее слишком поздно. Софи, впрочем, все равно ее не увидит, с такого-то расстояния. Она глядит на меня и сразу идет дальше. А я уже понял, что нужно делать.
Был бы понаглее, сказал бы, что эта миссия — как два пальца об асфальт. Легче легкого.
Но с наглостью у меня проблематично.
А еще я помню про Эдгар-стрит. И знаю: на каждое легкое, приятное поручение будет приходиться такое, от которого поджилки затрясутся. Так что я благодарен за эту миссию. Погода стоит отличная, девушка мне нравится. Она привлекает еще больше, когда бежит голова в голову с высокой худощавой девчонкой, у которой, похоже, над Софи преимущество. Они долго бегут рядом, но у финиша высокая девочка делает рывок вперед. Она ускоряется, ее поддерживает мужчина: «Вперед, Анни! Да! Да! Давай, моя девочка! Так им! Покажи им! Сделай ее, доченька, сделай ее, ты можешь!»
Не знаю, как вы, но если бы мне такое орали, я бы пришел вторым из принципа.
Отец Софи, кстати, ведет себя совсем по-другому.
Перед началом забега он выходит к ограждению. Потом внимательно наблюдает за гонкой. Не кричит, просто смотрит. Время от времени я чувствую напряжение его воли, — мужчина словно хочет подтолкнуть дочку взглядом. Когда другая бегунья вырывается вперед, отец Софи просто кидает в сторону ее отца короткий взгляд. И все. Другая девушка выигрывает забег, и он аплодирует — и ей, и Софи. А отец выигравшей девушки весь раздувается от неприличной гордости. Можно подумать, это он бежал из последних сил и выиграл.
Софи подходит и становится рядом с отцом, тот обнимает ее за плечи. Слово «разочарование» написано у нее на спине большими буквами.
Почему-то отец Софи напоминает моего собственного, хотя он никогда не обнимал меня за плечи. Да и вообще был алкоголиком. Просто чувствуется что-то похожее в манерах и в поведении. Мой отец тоже был очень спокойным, тихим человеком и в жизни никому не сказал худого слова. Ну да, он каждый день шел в паб и сидел там до закрытия. А потом гулял, чтобы протрезветь. У него, правда, никогда не получалось протрезветь окончательно. Но работу не пропускал ни разу: утром вставал и ехал трудиться, каждый будний день, без исключений. Мама, конечно, орала, вопила и верещала, понося его на чем свет стоит, но он за всю жизнь не сказал ей в ответ грубого слова. Никогда не отвечал бранью на брань.