Войдя внутрь, я их слышу.
Он будит ее — беспардонно.
А потом мучает.
Влезает ей в душу — и бросает на произвол судьбы.
Швыряет на кровать, овладевает ее телом и вспарывает живот. Пружины матраса скрипят с отчаянным подвыванием. Они обречены делать то, чего не хотят: вверх — вниз, вверх — вниз. Жаловаться, просить о пощаде — бессмысленно. До прихожей, где я стою, доползает тихий плач. Припадая к полу, кривенько, бочком он вытаскивается из-за приоткрытой двери и тычется мне в ноги.
«Ну что? И сейчас не войдешь?» — сердито спрашиваю себя.
И все равно стою и жду.
Дверь открывается шире, и из щели показывается плачущий ребенок. Девочка.
Она стоит прямо передо мной и трет кулачком глаз — прогоняет настырный сон, который там поселился. На ней желтая пижама в красных корабликах, большие пальцы ног сгибаются и трутся друг о друга.
Девочка смотрит на меня, но в ее глазах нет страха. Ужаснее того, что творится у нее за спиной, ничего быть не может.
— Ты кто? — спрашивает она шепотом.
— Я Эд, — шепчу я в ответ.
— А я Анжелина, — говорит девочка. — Ты пришел нас спасти?
В глазах у нее загорается крохотная искорка надежды.
Я нагибаюсь, чтобы мое лицо оказалось вровень с ее. Мне очень хочется сказать: «Да, Анжелина, именно так. Я пришел вас спасти». Но слова застревают в горле. И я вижу, что молчание, которое вместо слов выливается у меня изо рта, почти затушило огонек надежды, который я видел во взгляде девочки. Когда наконец-то я обретаю голос, крохотное пламя почти угасло. Тем не менее мои слова абсолютно искренни:
— Ты права, Анжелина. Я пришел вас спасти.
Девочка делает шаг вперед, огонек снова вспыхивает.
— А ты сможешь? — удивленно спрашивает она. — Ты правда нас спасешь?
Даже восьмилетний ребенок понимает: избавление едва ли возможно. Ей нужно все перепроверить, чтобы потом не разочароваться.
— Я… попытаюсь, — говорю я.
И девочка улыбается.
Она обнимает меня. А потом говорит:
— Спасибо, Эд.
Девочка поворачивается и показывает пальцем:
— Первая комната направо. — Ее шепот едва слышен.
Если бы все было так легко…
— Ну же, Эд, — говорит Анжелина. — Они там, там…
Но я не могу сдвинуться с места.
Страх обмотался вокруг щиколоток, и я понимаю: ничего не получится. Во всяком случае, сегодня. Да и вообще, похоже, не выйдет. Стоит мне двинуться, я запнусь о кольца страха и упаду.
Я жду, что девочка сейчас закричит на меня. Пискнет что-то вроде: «Эд, ты же обещал! Ты ведь обещал, как же так!»
Но она молчит. И я думаю, что ей понятно: отец — огромный, сильный мужчина. А Эд — тощий и хилый, не идет ни в какое сравнение. Девочка не кричит. Она подходит и просто повисает на мне. И пытается залезть под куртку, — из спальни снова доносятся звуки. Анжелина обнимает меня так крепко, что я боюсь за ее хрупкие детские косточки. Потом она отцепляется и говорит:
— Спасибо, что попытался спасти нас, Эд.
И уходит.
А я не могу сказать ни слова. Потому что не чувствую ничего, кроме стыда. Ноги подкашиваются. Я падаю на колени и бьюсь лбом о косяк двери. Мои легкие на пределе, похоже, из горла сейчас хлынет кровь. В ушах оглушающе стучит сердце.
Я лежу в постели, ночь поглотила меня. Но я не сплю. Как уснуть, если на тебе буквально только что висел, спасаясь от ужаса тьмы, маленький ребенок в желтой пижаме?
Похоже, я скоро сойду с ума. Если не вернусь на Эдгар-стрит в ближайшую ночь — точно рехнусь. И еще эта девчушка, — если бы она не вышла… Впрочем, я знал, что она выйдет. Должен был знать. До этого она все время выходила и плакала на крыльце. А потом ее сменяла мать. И вот я лежу в полной темноте на спине, в своей кровати, и понимаю: я хотел с ней встретиться. Мне это было нужно — для храбрости. Чтобы набраться мужества войти в дом. Но я позорно облажался. Провалил все, что можно. И теперь в меня вселяется новое предчувствие, и оно скверное.
В двадцать семь минут третьего звонит телефон.
Его дребезжание выстреливает в воздух, я подпрыгиваю, подбегаю к аппарату и тупо смотрю на него. Не к добру это все, ох не к добру…
— Алло?
Голос на другом конце провода выжидательно молчит.
— Алло? — повторяю я.
Наконец из трубки слышатся слова. Мне представляются губы, произносящие их. Голос суховатый, надтреснутый. Дружелюбный, но очень деловой.
— Загляни в почтовый ящик, — говорит он.
Накатывает тишина, и голос замолкает. На другом конце провода больше не слышно дыхания.