– Оранжевое рассветное небо, – шепчет Марв, – мокрая от росы трава и… я всегда буду помнить вкус ее теплой кожи. И какая она была там, внутри…
Я очень живо все представляю. Но Марв развеивает наваждение рассказа, свирепо выдохнув:
– В общем, однажды я пришел на поле – а там только кукуруза. И никого больше. И дом пустой стоит.
Девушка забеременела.
Для наших мест ничего необычного, но семье Бойдов это явно пришлось не по нутру.
И они уехали.
Никому ничего не сказали. И о них никто не говорил. По правде сказать, о них особо никто и не вспомнил. Люди приезжают, уезжают – обычное дело в нашем пригороде. Заработали – переехали в район получше. Хотят попытаться вылезти из дерьма – переезжают куда-нибудь еще. В такую же помойку, конечно, но попытка не пытка, вдруг повезет.
– Наверное, – говорит Марв после некоторого молчания, – папаша застыдился шестнадцатилетней брюхатой дочери. Тем более – брюхатой от такого никчемного болвана, как я. Не могу сказать, что мужик был так уж не прав…
М-да, что тут возразишь-то…
– Они уехали, – продолжает Марв. – И никто мне ничего не сказал.
Теперь он смотрит на меня. Я чувствую его взгляд на лице.
– И вот с этим я жил целых три года.
«Теперь все будет иначе», – думаю я. Очень хочется в это верить.
А то словно за соломинку хватаешься. В отчаянии. С последней надеждой.
Марв немного успокоился, но сидит так же напряженно. Проходит час. Я жду. И спрашиваю наконец:
– Ты ездил туда? По этому адресу?
Марв напрягается еще больше.
– Нет. Я… пытался. Но не смог.
И продолжает, – оказывается, там было продолжение.
– Неделю спустя после того, как я обрыдался на крыльце Сары Бишоп, она пришла ко мне на работу. Отдала записку с адресом и сказала: мол, я обещала никому не говорить, и в особенности тебе, но мне кажется, это как-то нечестно. И добавила: «Будь осторожен, Марв. Папа Сьюзен заявил, что, если увидит тебя рядом с дочкой, убьет на месте». И ушла.
У Марва холодный голос, ледяное выражение лица.
– В тот день шел дождь, я до сих пор помню. Мелкий. Моросящий.
– Сара, – говорю я, – это которая такая высокая симпатичная шатенка?
– Она самая, – кивает Марв. – Потом я несколько раз ездил туда. Однажды с десятью тысячами в кармане. Хотел отдать им, на ребенка. В общем, Эд, теперь ты знаешь, зачем мне деньги.
– Да. И я тебе верю.
Торжественно кивнув, он трет глаза и говорит:
– Я знаю. Спасибо.
– Так что же получается, ты никогда не видел ребенка?
– Нет. У меня не хватило мужества даже дойти до этой улицы. Я ничтожество. – И он начинает издевательски напевать: – Ничтожество, ничтожество-о-о…
И в отчаянии пристукивает кулаками по рулю. Такое ощущение, что Марв сейчас вспылит, взорвется, – но у моего друга явно не хватает на это эмоциональных сил. Он перегорел. Девушка уехала три года назад, и все это время Марв делал вид, что все в порядке. А сейчас правда проступает через его кожу, как испарина, – и остается на руле машины.
– Вот так, – выдавливает он, – вот как я выгляжу на рассвете. Каждое утро. Я вижу перед собой эту девушку. Потрясающую девушку из нищей, никудышной семьи. Иногда я прихожу на это поле и становлюсь на колени. Слышу, как бьется сердце, и злюсь. Я ненавижу свое сердце. Оно слишком громко бьется на этом поле. Оно выскакивает из меня. Падает на землю, прямо у колен. Но потом всегда оказывается снова в груди.
Я слышу и вижу, что происходит.
Ноги Марва подгибаются. Штаны все в земле.
И вот он стоит на перепачканных коленях, с захлебывающимся от стука сердцем.
Оно выпадает из грудной клетки, громко шлепается о землю.
И колотится, колотится.
Колотится.
Сердце отказывается умолкнуть или замерзнуть. И хитро пробирается обратно к Марву в грудь. Но когда-нибудь оно все-таки откажет. Это точно.
– Пятьдесят тысяч, – говорит Марв. – Скоплю пятьдесят – и на этом остановлюсь. Так я себе говорил, когда в банке лежало десять, потом двадцать. А потом я просто уже не мог остановиться.
– Пытался откупиться от чувства вины.
– Именно.
Он несколько раз пробует завести машину, и наконец «форд» все-таки трогается с места.
– Но мне-то деньги не помогут! – Марв резко тормозит посреди дороги. Визжат тормоза, а лицо моего друга внезапно вспыхивает изнутри. – Я хочу… дотронуться. Дотронуться до ребенка.
– Да. Ты должен это сделать.
– И ведь существует множество способов, – соглашается он.
– Да, – отвечаю я. – Способов много. Но правильный – только один.
Марв согласно кивает.
Он довозит меня до дому, я выхожу. Какая холодная ночь.