И вдруг показывает на стопку катушек.
– Что? – спрашивает Одри. – Что там?
– Верхняя, – отзывается Берни. – Она не моя.
Он подходит к стопке и берет катушку в руки. Осматривает со всех сторон. На ней маленькая наклейка с надписью, сделанной кривоватым почерком. Одно короткое слово – «Эд».
– Ну что, поставим?
Я долго стою без движения, но в конце концов выдавливаю:
– Да.
– Тогда идите в зал, – машет рукой Берни. – Оттуда гораздо лучше видно.
Но прежде чем выйти, я задаю вопрос. На который Берни, мне кажется, знает ответ.
– Почему? Почему они делают это со мной?
В ответ Берни смеется:
– Ты до сих пор не понял?
– А что я должен понять?
Старик долго всматривается в меня и наконец изрекает:
– Они это делают, потому что могут. – Голос у него усталый, но твердый. – Они долго готовились. Год, по меньшей мере.
– Это они сказали?
– Да.
– Прямо вот так и сказали, этими же словами?
– Да.
Мы стоим друг против друга несколько минут, размышляя над услышанным. Наконец Берни отмахивается:
– Ладно, идите уже в зал. Сейчас запущу.
В фойе силы меня покидают, и я прислоняюсь к стене.
– Это всегда так происходит? – вдруг спрашивает Одри.
– Угу, – откликаюсь я.
Она сочувственно качает головой. А что тут скажешь? – Пойдем, – говорю я наконец.
Она отнекивается, но в конце концов соглашается пройти в зрительный зал.
– Совсем немного осталось, – говорю я.
И думаю: Одри-то, наверное, решила, что я про кино. А я про что?
Да уж, мне сейчас не до фильма.
Мне вообще ни до чего, если честно.
Все мои мысли – о картах. О тузах. Тузах пик.
K ♠. Последняя катушка
Мы идем к своим местам. На экране пока ничего не показывают.
И вот появляется изображение. Поначалу все темно, потом видны ноги каких-то молодых людей. Они идут: топ, топ.
И приближаются к одинокой фигуре на улице.
Я знаю эту улицу.
И фигура эта тоже мне знакома.
Я останавливаюсь. Как вкопанный.
Одри проходит немного вперед, а потом смотрит на меня. На мои впившиеся в экран глаза.
У меня слова не идут из горла, приходится ткнуть пальцем.
Потом ко мне возвращается речь:
– Одри, это я. Там, на экране, – это же я…
Мы видим, как бегут ноги братьев Роуз и их дружков. Как парни напрыгивают на меня и мутузят.
Я стою в проходе, а шрамы на лице отзываются болью.
Прикасаясь пальцами к подживающей коже, я чувствую, как она саднит.
– Это же я…
Из меня выдавливается лишь шепот. В ответ Одри закрывает лицо руками и плачет навзрыд.
Следующий кадр – я выхожу из библиотеки, нагруженный книгами. Потом переливающаяся огнями гирлянда на Глори-роуд. Сияющие в ночи разноцветные лампочки – «сила и слава». Сначала темно, и вдруг они вспыхивают, озаряют кинозал. Затем в кадре сцена у порога, нечто сродни смерчу, только без звука. Вот стоит моя мать, губы ее шевелятся, выплевывая мучительные, ужасные слова, которые царапают мне лицо, как когти. А потом я медленно иду от ее дома – прямо на камеру. Наконец, на экране мой путь в этот кинозал.
Последнее, что мы видим, – слова, написанные на пленке: «Испытание для Эда Кеннеди. Ты молодчина, Эд. Удачи в новых свершениях».
Экран гаснет.
Наступает полная темнота.
Я не могу сдвинуться с места. Одри пытается вытащить меня из зала, но у нее ничего не выходит. Я стою столбом и таращусь в погасший экран.
– Давай сядем! – просит она. В ее голосе слышно беспокойство. – Эд, тебе лучше присесть.
Медленно-медленно я переставляю одну ногу.
Потом другую.
– Ну что, я продолжаю показывать фильм? – окликает нас сверху Берни.
Одри вопрошающе взглядывает на меня.
Я немного поднимаю голову и едва заметно киваю: ладно.
– Да, Берни, пожалуйста!
– Кстати, неплохая идея. Хоть отвлечешься немного, – говорит мне Одри.
Хочется вскочить и побежать в фойе, а потом обыскать весь кинотеатр. Не могли же они совсем не оставить следов? Можно спросить Берни: а вдруг это снова были Дэрил и Кейт? А еще я хочу знать, почему Берни они рассказали хоть что-то, а мне – ничего.
Однако я прекрасно понимаю: это бесполезно.
«Они делают это, потому что могут».
Фраза бегает вокруг меня, как собачка. Видимо, так и было задумано. Я при пиковом интересе. И мне нужно отыграться. А чтобы отыграться, нужно остаться и досмотреть фильм до конца.
Экран снова вспыхивает. Я жду знаменитой сцены, когда капитан наконец добивается от Люка мольбы о пощаде и все от него отворачиваются. «Где же вы все?» Я жду, когда он прокричит это с койки.