1 жизнь.
50 тонн воды.
128 тонн еды.
12 миллионов рублей.
1 ипотека.
131200 часов сна.
40 тонн мусора
8 тонн говна.
150 литров спермы. 2250000000000 (минус один-два) неродившихся детей.
2 события, благодаря которым жизнь кажется не такой отвратной.
1 смерть.
Каролина спала глубоким, вызванным наркотиком, сном. Дважды в день в палату заходила медсестра. Брала тоненькую руку Каролины, затягивала жгут, и затем, в почерневший от многочисленных инъекций локоть, вонзала иглу и медленно пускала по измученным венам морфин. Каролина держала мою ладонь свободной рукой и улыбалась. Через несколько секунд ее взгляд менял направление. Теперь он был направлен не на меня, а куда-то в прошлое. Медсестра выходила из палаты, дверь за ней закрывалась, а Каролина уже спала. С улыбкой на спокойном лице. Через час, когда я вернусь с цветами, она все также будет спать. Пройдет еще два часа, цветы согреются, раскроют лепестки, Каролина раскроет глаза.
Я разговаривал с лечащим врачом Каролины. Курсы лучевой и химиотерапии были сделаны. Но они не смогли повлиять на раковую опухоль, что сдавливала мозг Каролины. Операция повысила бы шансы на положительный прогноз, если бы Каролина прошла обследование на несколько месяцев раньше, когда опухоль была меньших размеров. Теперь лечение было паллиативным: направленным на облегчение страданий. Основную роль в этом играл морфин – наркотический анальгетик. На самом деле боль никуда не девалась, Каролина просто забывала о ней.
На мой вопрос сколько ей осталось, врач сказал «недолго» и положил свою тяжелую руку на мое опущенное плечо. Недолго, это когда у тебя есть жизнь! Несколько дней, большую часть из которых ты проводишь в опиумном сне, это нисколько! Я смахнул его руку и пошел прочь. Вслед разносился звук, отказывающейся дать пламя, зажигалки.
54гепп
Совесть. Портящая жизнь, подавляющая желания, скребущаяся и скулящая сука. Как чирий, который нарывает и чешется она выскакивает в детстве и теперь она твоя, навсегда, пока не умрет, но только вместе с тобой.
Став старше и больше, она прячется всю ночь, пока ты пытаешься утопить ее в алкоголе. Но стоит поутру открыть глаза, как в лучах раздражающего света, она уже наготове. Ждет. Обнюхайся, обкурись, не трезвей неделями, она верно будет ждать, а ее злоба будет только расти.
Когда я впервые вошел в палату и увидел, то, что оставалось от Каролины помимо имени, я не испытал ничего, кроме тяжести приближающихся лап. Что каждый вечер давили на мои плечи до этой встречи.
Каролина умирала, превращалась в скелет, закутанный в саван из пожелтевших простыней, а у суки, что внутри меня, трещали ребра от приступов то ли хохота, то ли лая.
Каролина говорила, что не винит меня ни в чем, что сама она узнала о болезни лишь после моего ухода. Сука мерзко шептала: «Виноват». Я не спорил.
Каролина так и не побывала на настоящем море. Сука давилась остатками моего сердца и ворчала: «А у тебя были все шансы порадовать ее».
На пятый день сука прижалась ко мне всем своим огромным телом. Слюни капали из ее рта на мои щеки. Когда-нибудь я избавлюсь от нее. Пока же ей суждено плестись рядом, а мне – утолять ее вечный голод.
ААААААААААААААААААААаа
Даже у самого вкусного торта вкусной будет только та часть, которую умнешь первой, от последующих кусков, как правило, начинает тошнить.
Через пять дней наша история закончилась.
Я протянул деньги низкорослой горбатой старушке. Взамен та дала мне цветы.
– Гербер крымский, молодой человек, – сказала она.
Холодок пробежал по спине. Сквозь морщины я пытался разглядеть ее лицо.
– Что-нибудь еще хотите купить?
– Нет…