Она улыбнулась.
– Повезло вашей девушке.
– Нет, – сказал я и быстрым шагом направился к выходу из перехода.
Я спешил вернуться как можно быстрее в палату. Во-первых, чтобы уберечь цветы от холода, во-вторых, зная, что Каролина скоро проснется от опиумного сна.
Медсестры на ресепшене не оказалось.
Я поднялся на этаж выше и заметил, что дверь в палату открыта.
Я бежал вдоль коридора, оставляя шлейф из лепестков и листьев за собой. Остановился на пороге. Замер.
В палате находились медсестра и врач. Что-то записывали. Заметили меня. Все стало понятно без слов. Но врач открыл рот.
– Мне очень жаль, – произнес он и замолчал.
А я кричал, выл в безумии, дробил кулаками театральное выражение его лица. Молча, не шевелясь, про себя.
– Мы оставим вас ненадолго.
«ВАС».
Два тела в белых халатах обогнули меня. Ушли. Оставили медленно стекать по стене, словно плевок заядлого курильщика.
Тумбочка, кровать, тело на ней смазались в моих глазах одной серой краской.
Я встал, медленно и тяжело подошел к постели, упал головой на остывающую грудь.
Остатки цветов отправились в черный мешок для мусора.
Каролина умерла.
о.
Мне шесть лет.
Кораблик медленно плывет по весеннему ручью. Разрезанная вдоль винная пробка, конусообразно заточенная с одной стороны, зубочистка посередине с нанизанным на нее маленьким бумажным парусом – вот и все устройство моего кораблика. И все же, я потратил около двух часов на его изготовление, учитывая то время, которое у меня ушло на перевязывание израненного ножом пальца.
Я никогда не резал раньше пробок, да и ножом толком не пользовался. Я мог бы попросить помощи в судопроизводстве у деда, но это был мой кораблик, а потому в поддержке я не нуждался. Я сдержал крик, когда острие ножа, разделив старую винную пробку на две части, уперлось мне в палец. Все-таки о деде я не забыл. Моей маленькой ручке не составило труда проникнуть за кухонный шкаф и извлечь оттуда початую бутылку водки. Я слышал, что этой дрянью можно прижечь рану. Стоя над раковиной, я открыл бутылку, пары содержимого ударили в нос, я захватил дыхание, полил на порезанный палец. Водка смешалась с кровью. Я обсосал палец.
«Фу, ну и горечь».
Полил еще и обсосал снова.
«Пожалуй, хватит».
Я убрал бутылку на место и стал разворачивать не травмированной рукой бинт. Закончив возиться с пальцем, я вернулся к завершению кораблика. Все мои предыдущие кораблики были исключительно бумажные, а потому недолговечные. Этот же был особенный, сделанный с усердием, с болью и кровью. Я крикнул старикам, что пошел гулять, что «да, резиновые надел» и отправился спускать на воду свое творение.
Кораблик стремительно мчался по грязному ручью. Я бежал рядом и улыбался. За те два часа, что я потратил на кораблик, он стал мне дорог, а потому было непростительным с моей стороны потерять его из виду. Я засмотрелся на грачей, что облепили еще лысую березу. Или это были вороны, не знаю. В общем, меня отвлекли, похожие друг на друга, мерзко кричащие черные птицы. Естественно, в тот момент, когда я на них смотрел, мерзкими они не были. Да и сейчас тоже. Я сам виноват в том, что, когда вспомнил о своем кораблике, было уже поздно. Ручей заканчивался приоткрытым канализационным люком.
Вода заполнила собой мои резиновые сапоги доверху. Я весь перепачкался в грязи, и во всей той херотени, что несла с собой со склона вода, пока пытался выловить свой кораблик из водоворота. Я не успел. Опоздал. Да и что я мог сделать? Я такой маленький, а воды так много. Кораблик скрылся в темном глазе водоворота. Последним, что я увидел, был парус, до самого конца остававшийся белым.
Солнце еще не успело очухаться от зимы, а потому я успел основательно замерзнуть, пока хлюпая остатками воды между стопой и подошвой, плелся домой.
Через пару недель я проснулся ночью в панической атаке, от того, что начал задыхаться. Приехала скорая, поставила диагноз пневмония и отвезла меня досыпать в больничку.
У меня ужасно плохая память. Однажды я даже позабыл о своем дне рождения, вспомнив лишь перед сном тогда, когда меня никто не поздравил, а магазины были уже закрыты.
Все же, воспоминание о кораблике поселилось на моем чердаке облезлой мышью-долгожительницей. Ее не смогли вытравить годы, бэд-трипы и запои.
У меня ужасно плохая память. И, тем не менее, я помню все.
.
Каждое десятилетие человечество ожидает конца света, но, как по мне, конец света наступает тогда, когда умирает тот, кто этим светом был.
Я бреду вдоль улиц. Снег падает за шиворот, тает, но холода я не чувствую.
Была ли для меня этим светом Каролина? Я не знаю. Я был с ней, пока мне было хорошо. Да, мне было хорошо и даже лучше. Лучше чем когда-либо. Но это явно не была любовь.