Я вложил ей в руки трехпенсовик, и она, жадно схватив монетку, спрятала ее в какой-то потайной карман своего обширного темного платья.
– Давай пройдем чуть дальше, в укромный уголок, – предложил я.
Я опасался, что это место слишком открытое, что шум разнесется по всему дому или что сюда приведет своего кавалера другая шлюха, не догадываясь о том, что тут уже занято.
И здесь происходящее начало отклоняться от идеального плана. Выбрав это место, я сотню раз мысленно представил себе, как мы окажемся в темном коридоре, как я перережу женщине горло, как она быстро расстанется с жизнью, как я быстро сделаю то, что нужно сделать, и как гладко все пройдет. Однако ни один план не переносит столкновения с реальным миром.
– Милок, и здесь хорошо, ну же, дай мне задрать юбки, и мы сможем…
Словно подчиняясь собственной воле, моя левая рука змеей бросилась вперед, с силой вцепляясь женщине в горло. Оглядываясь назад, я понимаю, что не был готов к отпору, у меня определенно не было желания пререкаться и порог моего терпения был опасно низок, хотя я и не подозревал об этом, блаженно считая себя полностью собранным, крепко держащим в руках себя и дамочку. Но это было не так. Моя рука стиснула гортань и надавила со всей силой моих мышц и стоящей за ними воли. Даже в полумраке я увидел, как лицо женщины озарилось изумлением. С пережатой шеей, она не могла кричать, однако механизм гортани начал производить какие-то невнятные звуки отчаяния, сухие щелчки и хрипы, полустоны, лишенные слюны беззвучные крики, отзвуки внутренних органов, трущихся друг об друга, слова, выразить которые невозможно ни одним из существующих алфавитов, – весь спектр отхаркиваний сдавленного горла, и одна рука принялась слабо бить по моей руке, стискивающей глотку. Я сознавал, что так не пойдет, только не здесь, не в замкнутом помещении, где нам в любой момент могли помешать, поэтому правой рукой я схватил дряблые бицепсы и приложил усилие, толкая женщину вперед, наваливаясь на нее всей грудью, если вам угодно, направляя ее одной рукой, вцепившейся в руку, а другой, сжимающей горло, не переставая душить. Это был причудливый танец, беспорядочные метания прижатых друг к другу тел, продвигающихся к двери черного хода, до которой оставалось десять шагов, потом семь, потом четыре.
Три, два, один – и вот мы уже у двери. По-прежнему буквально неся женщину на руках – ноша была не из легких, но от возбуждения борьбы у меня по жилам разлилась сила, – я спустил ее вниз по трем ступенькам, развернул влево и с размаху прижал к деревянному забору, сколоченному на совесть, как я уже говорил, способному выдержать вес грузного тела.
В одно мгновение я отпустил руку женщины и выхватил из-за пояса шеффилдский нож, остро сознавая, что происходящее бесконечно отклонилось от идеального плана и превратилось в нечто жестокое, лишенное изящества. Лишилась ли она уже жизни или нет – язык у нее вывалился изо рта, глаза закрылись, – я не мог сказать, но если лишилась, то только что, а если нет, то вот-вот должна была лишиться. Я с силой вонзил нож ей в горло, глубоко погружая лезвие в мякоть, а затем развернул его вбок, разжав стиснутые пальцы.
Настал долгожданный момент. Женщина стояла, привалившись к забору, без моей поддержки, совершенно неподвижная, полностью беззащитная, горло у нее было перерезано, однако еще не кровоточило. Я нанес еще один удар, снова ощутив, как лезвие ножа наткнулось на сопротивление, опять направил движение вниз, разворачиваясь до тех пор, пока не закончилась естественная длина руки и нож не вырвался из разреза. Вот теперь появилась кровь. Как и прежде, постепенно: сначала капелька, затем несколько извивающихся ручейков, повторяющих географию шеи в том месте, где она встречается с плечом – местность, изобилующая крошечными низинами и хребтами, образующими самый настоящий ландшафт, – потом черная струя, поток и, наконец, потоп. Обливаясь кровью, женщина повалилась влево и застыла вдоль забора, головой рядом с тремя ступеньками, по которым мы спустились.
И снова никаких предсмертных судорог; никакого звука, обозначающего переход из этого мира в следующий. Я контролировал свое дыхание – столь сильное физическое напряжение всегда возбуждает сердце, это естественный закон природы, которому подчиняются все млекопитающие существа, – и вернул необходимую сосредоточенность. Сначала кольца. Подняв мертвую руку, я положил нож на грудь женщине и сдернул с короткого толстого пальца два медных кружочка. Наверное, я причинил боль, хотя женщина это и не заметила: палец оказал сопротивление, и мне пришлось с силой дергать и крутить кольца.