Поэтому я беспрепятственно прошел сквозь толпу, и никто не выразил недовольства, никто не помешал мне, не преградил дорогу. Как оказалось, все столпились перед открытой дверью, и я увидел, что за нею проход во двор за домом номер 29. Я вошел в узкий проход, опять же не встречая сопротивления, и двинулся вдоль облезлых стен, облупленной краски, потемневшего дерева – всех этих признаков, громко кричащих о грязи и нищете по-уайтчепелски.
Дойдя до двери, я мельком заглянул внутрь и не увидел ничего, что помешало бы мне идти дальше. Там находился лишь один человек, присевший на корточки перед, как я догадался, трупом, слева от меня у лестницы, рядом с забором, хотя в предрассветных сумерках я со своего ракурса не понял, что это было тело: мне показалось, на земле валялся какой-то раскрытый чемодан, из которого вывалилось содержимое; я различил только набросанную кучей одежду и больше ничего, что напоминало бы человеческие черты. Я сделал то, что не сделали остальные: прошел во двор.
Человек поднял взгляд; по его лицу чувствовалось, что он еще не оправился от психологического удара.
– Доктор Филлипс… послушайте, вы ведь не полицейский врач.
– Нет, инспектор, – подтвердил я. – Джеб, из газеты «Стар».
– Приятель, Старина Уоррен не любит, когда пресса вмешивается в нашу работу.
– Я это прекрасно понимаю, но поскольку я здесь первый, и я журналист ответственный, а не вопящий истерик, и еще я могу упомянуть ваше имя в самой крупной газете королевства, может быть, вы позволите, чтобы я немного посмотрел, что к чему, инспектор…
– Чандлер.
– Ваше имя, звание?
Как быстро мне удалось получить сообщника!
– Инспектор Джозеф Чандлер.
– Благодарю вас.
– Ну хорошо, а теперь не суйтесь, и я вам все покажу.
Вот как я познакомился с леди, которая оказалась – к половине двенадцатого того же дня, еще одна сенсация Джеба – Энни Чэпмен. Я с ней познакомился; она со мной – нет. Она только лежала, раскинув все свои внутренности напоказ солнцу, луне и звездам.
– Господи… – пробормотал я.
– Вам когда-нибудь приходилось видеть выпотрошенных зверей?
– Приходилось, и много раз, – соврал я. – Я охотился на оленей у нас в Ирландии.
– Не знаю, охотник ли наш парень, но работать ножом он определенно любит.
Наклонившись, я тотчас же заметил отличие Энни от ее сестры по мученичеству Полли Николз, и это был язык. У Энни он распух и стал похож на жуткую сардельку: такое объемное препятствие не позволяло сомкнуться губам.
– Вам доводилось видеть что-нибудь подобное, инспектор Чандлер?
– К сожалению. Это происходит в результате удушения. Убийца раздавил ей горло, прежде чем…
Он указал. Как и в тот раз, два глубоких разреза в левой четверти горла, ведущих вперед. Как и в тот раз, отсутствие крови, поскольку вся она вытекла, впитавшись в одежду, в землю и забрызгав забор, перед которым женщина была убита. Рассвет принес ей краски, правда, далекие от истины; в бледном свете кровь казалась багровой или лиловой. До сих пор я еще ни разу не видел мифический алый цвет.
– Взгляните сюда, – продолжал Чандлер. – Это тоже необычно.
Он указал на вещи убитой, аккуратно разложенные, словно для показа, рядом с ногами в грубой обуви, между ними и забором. Я записал в блокнот то, что увидел: расчески, сломанная и целая, кусок муслина, который, предположил я, эти дамы используют в качестве платка, чтобы вытирать жидкости, неизбежные в их ремесле. Возле головы лежал смятый конверт.
– Весьма аккуратно, – заметил я.
– Возможно, у этого типа тяга к совершенству.
– Определенно, он идеально поработал со средней частью тела.
– Да, это точно.
Тут не было никаких сомнений. Я избавлю читателя и самого себя он повторения описания увечий (смотри предыдущую главу, дневник).