Добро, как и любовь, не нуждается в объяснении, а зло нуждается в объяснений: любой наш нехороший поступок надо объяснять и оправдывать. Мы всегда ищем причины только для бесчестия, для измены, для зла. Но если злые поступки мы часто совершаем автоматически, так же как автоматически в голову приходит только глупость (а чтобы пришла умная мысль, надо сильно постараться), то добро, честь, любовь, ум сами по себе не случаются, не совершаются в автоматическом режиме.
Как писал Мераб Мамардашвили, все эти вещи живут в той мере, в какой возобновляются человеческим усилием, живут только на волне этого усилия. Вообще ничто человеческое не может пребывать само по себе, а должно постоянно возобновляться Даже закон — его нельзя установить, а потом забыть и думать о нем: ведь его существование целиком покоится на существовании достаточно большого количества людей, которые его понимают, нуждаются в Нем, как неотъемлемом элементе своего существования, и готовы идти на смерть для того, чтобы закон был.
Мераб Константинович Мамардашвили (1930 — 1990) — российский Сократ. Очень не любил писать, при жизни вышло только три книги. Постоянно выступал с циклами лекций по философии в МГУ, во ВГИКе, Институте психологии. На них в 60—80-х годах сходилась вся интеллектуальная Москва. Лекции, которые он читал спокойно и деловито, попыхивая трубкой, записывались на пленку, сохранялись, размножались, ходили по рукам.
Мамардашвили читал лекции во многих университетах мира, причем всегда на языке принимавшей его страны, был знаком со многими мыслителями Запада. Он никогда не боялся говорить о том, что думает, и был образцом честности и искренности в мышлении. Умер в пути, в московском аэропорту.
В настоящее время готовится довольно объемное собрание его сочинений, разные издательства с удовольствием выпускают отдельные его работы: «Картезианские размышления», «Лекции о Прусте», «Как я понимаю философию».
Никакой свободы не будет, если нет людей, которым свобода нужна и которые готовы за нее драться.
Сам человек не существует как какая-то данность, как предмет, как стол или стул; человека вообще нет как чего-то неизменного, постоянного, наличного; человек — это стремление быть человеком. Нет стремления — нет человека.
В то же время в человеке; даже пребывающем в другом, напряженном режиме бытия — в любви, творчестве, — не прекращаются натуральные процессы, сам он продолжает жить в этом мире, заниматься обыденными и повседневными вещами. И в этом смысле человек распят, по выражению Мамардашвили, между двумя мирами. Эта распятость предполагает напряжение: если есть человек, есть и некоторое напряженное держание в себе сразу двух миров, напряженное усилие держать, будучи природным существом, что-то неприродное, искусственное, покоящееся на весьма хрупких основаниях.
Хрупких потому, что искусственные, основания человека никогда целиком не реализуются в естественном мире — в нем нет в чистом виде ни совести, ни добра, ни красоты. И тем не менее вся жизнь человека сопряжена с ними. Но быть абсолютно добрым — бесконечная задача, так же как быть абсолютно мудрым. А человек конечен. Ему жизни не хватит на достижение этих совершенств, и тем не менее он к ним стремится. Стремиться к тому, на что не хватит жизни, это и есть человеческое предназначение. Это стремление и есть то, что можно назвать бессмертной душой.
Назначение человека еще и в том, чтобы оставить свой след, чтобы его деда и мысли вошли необходимой частью в состав этого мира. А это возможно только в том случае, если я живу свою жизнь. Потому что в мире уже все сказано, все сделано, все написано, в этом мире нет для меня места, остается только повторять то, что уже было, как и делает большинство людей. Жить своей жизнью — значит найти то незаполненное место, которое оставлено для меня.
Я должен все понять сам, как будто до меня этого никто не понимал. От того, как я пойму, что увижу или узнаю, зависят мои дальнейшие отношения с миром. Понять — значит найти свое место в мире, ибо мое понимание становится составной частью мира. Нет знаний вообще, они всегда должны быть кем-то поняты; прогресс знаний в том, чти другой понял иначе. Когда я пытаюсь понять, найти свою уникальную позицию, свое место, то я начинаю жить своей жизнью и в то же время жизнью мира. Можно сказать, что в этом случае мир сам себя понимает. В этом смысле мое понимание — необходимая составная часть мира.