— Это ваш бойфренд? — интересуется третья.
— Нет, мисс Тернер обручена с партнером моего отца, — говорит Сэди. — Но он уехал от нее в Гонконг.
— Раз так, ей никто не мешает общаться с тем классным парнем, — говорит еще одна не по годам развитая девочка.
— Его совсем не сложно заарканить, — поворачивается ко мне одна из школьниц. — Вы теперь блондинка и знаменитость! Парням это нравится.
— И нам тоже! — говорит Сэди, чей отец, как я теперь знаю, — партнер Брэдфорда. Надеюсь, она не собирается рассказывать ему, что мисс Тернер, ее симпатичная учительница, связалась со звездой дневных сериалов. — Вы теперь знаменитость и поэтому наша самая любимая учительница.
Боже мой! Судя по всему, девочкам мои уроки нравятся гораздо больше, чем я могла предположить. Хотя я не уверена, что они получают необходимые знания. Я выбрала учительскую профессию, потому что считала ее благородным занятием. Но чтобы завоевать уважение детей, достаточно всего лишь сниматься на телевидении. Влияя на молодые умы, невозможно стать известной или заработать много денег. И естественно, не следует рассчитывать на хороший столик в «Четырех сезонах». Но стоит приготовить суфле из «Сникерса» в шоу на кабельном телеканале — и мир у твоих ног.
Я стараюсь отвлечь учениц заданием — они должны изобразить что-нибудь в стиле Мондриана[21] используя только красную, голубую и желтую краски, но их мысли заняты совсем другим.
— Вам нравится быть знаменитой? — спрашивает одна из девочек.
Мне сложно так думать о себе. И я хочу, чтобы они поняли: важно одно — попытаться изменить мир. Так поступил Джеймс, уехав в Патагонию. И Берни сейчас занята тем же.
— Я получаю огромное удовольствие, — не удается мне сдержаться. — Мне нравится работать с Керком. Фотосессия. Телефонные звонки от друзей, которые узнают меня. Мне нравится быть блондинкой. Все просто великолепно. Вам не кажется, что у меня все в порядке с жизненными ценностями?
Девочки хихикают. Дело в том, что, скажи я что-либо другое, они бы поняли, что я лгу. Я ведь не единственная знаменитость в этой школе.
— Но помимо этого, мне очень нравится искусство. И сегодня я хочу поговорить с вами о современном искусстве, Мондриане и минимализме.
Удивительно, но они не возражают. И мы начинаем вдохновенную дискуссию. Тема совсем не простая для учениц пятого класса. Но если они настолько взрослые, чтобы советовать, как подцепить парня, думаю, они вполне готовы размышлять о ценности искусства.
Девочки достают бумагу и акварельные краски и начинают подражать Мондриану. Я наблюдаю за ними, вполне довольная собой. Я не только дала несколько автографов, но и смогла научить их чему-то. Это лучшее, что я могла сделать.
В конце дня, когда я выхожу из школы, в холле меня окликает мужчина.
— Ты выглядишь еще лучше, чем на рекламном плакате, — слышу я знакомый голос. Я с любопытством оглядываюсь и чуть не падаю с последней ступеньки.
— Джеймс, что ты здесь делаешь?
— Просто хотел подарить тебе кое-что в честь твоего успеха на телевидении, — говорит он. — Я так рад за тебя.
Я подхожу к бывшему мужу и вижу на его лице довольную улыбку. Когда он протягивает мне подарок, завернутый в грубую коричневую бумагу и перевязанный тесемкой из пальмовых волокон, вокруг нас уже начинают собираться мои ученицы.
— Что это? — спрашиваю я, озабоченная тем, как бы разогнать непрошеных зрительниц.
— Что за глупый вопрос! — восклицает одна из девочек. — Просто откройте его.
Она права. Зачем спрашивать, что внутри, когда можно просто разорвать упаковку? По крайней мере, в большинстве случаев это помогает. Я решаю заглянуть внутрь, но тесемка не поддается. Девочки не сводят с меня глаз, и мне хочется прекратить весь этот спектакль, но я знаю, что ни одна из них не пойдет домой, пока я не открою подарок.
— Ты можешь мне помочь? — спрашиваю я Джеймса.
— Конечно! — Он достает швейцарский армейский нож с таким количеством лезвий, что, похоже, им можно делать все, что угодно: не только стричь ногти, но и прокладывать себе дорогу в лесу. Насколько я знаю Джеймса, он мог делать им и то и другое. Одним быстрым движением он разрезает веревочку и снова протягивает мне сверток.
Я осторожно снимаю коричневую бумагу и достаю огромную книгу. Перелистываю толстые пергаментные страницы — кажется, это сборник рецептов, хотя я не вижу ни одного знакомого слова, не говоря уже о мерах веса.
— Это самая известная поваренная книга, когда-либо изданная на языке кауашкар, — с гордостью сообщает Джеймс. Я не сразу понимаю, что он говорит о том самом языке, который пытался спасти в Патагонии.