— Ну-ка, проглоти капельку, это тебе поможет! — добавил он, и в голосе его прозвучали не слышанные мною до сих пор нотки нежности, когда он поднес к моим губам фляжку с ромом.
Я с благодарностью посмотрел на него, глотнув живительной жидкости, а через несколько секунд голова моя тяжело опустилась на руку, и я снова уснул.
Спал я, очевидно, очень долго, так как, проснувшись, увидел сияющее высоко над горизонтом солнце. Я лежал не двигаясь, с открытыми глазами для того, чтобы не нарушать сладостного чувства отдыха. Царила мертвая тишина. Море казалось натянутой материей, переливающейся всеми цветами радуги под солнечными лучами. Воздух еще не успел накалиться до духоты, и было легко дышать. Я бы, наверное, долго пролежал так, наслаждаясь этой мирной картиной, если бы не вспомнил о Билле, которого я увидел, приподнявшись на локте. Он сидел, согнувшись, опустив голову, и, казалось, спал, но достаточно было моего движения для того, чтобы он поднял голову и сказал:
— Ну, Ральф, проснись, мой мальчик; ты спал долго и крепко.
Увидев его лицо, я вскочил, обеспокоенный. Он был мертвенно бледен, спутанные волосы его спадали ему на лицо и были окрашены кровью. Кровь также виднелась на его провалившихся щеках и густо окрасила перед белой рубашки.
— О, Билль, что с вами? Вы больны? Вас, должно быть, ранили?
— Да, брат! — ответил Билль ласковым голосом, устраиваясь на койке, с которой я только что поднялся. — Боюсь, что у меня поганая рана, я все ждал, чтобы ты проснулся, хотел попросить у тебя капельку рома и кусок хлеба. А ты так сладко спал, что мне не хотелось тебя беспокоить. Сейчас мне трудно говорить!
Не дождавшись, пока он закончит фразу, я быстро сбежал вниз и вернулся обратно с бутылкой рома и кусочками бисквита. Съев принесенное мной и выпив воды, смешанной с ромом, он облегченно вздохнул. Не прошло и нескольких минут, как он уснул, и я с беспокойством следил за его дыханием, пока он не проснулся. Меня интересовала его рана, которую я до сих пор еще не видел.
— Алло! — воскликнул он, проснувшись через час. — Мне стало лучше. Ральф, я чувствую себя в два раза сильнее, чем раньше, — он попытался встать, но сразу упал назад с громким стоном.
— Нет, Билль, вы не должны двигаться, лежите тихо, а я посмотрю вашу рану. Я устрою вам здесь, на палубе, удобное ложе и приготовлю завтрак. Потом вы мне расскажете, как вас ранили. Веселее, Билль! — добавил я, заметив, что он мрачно отвернул голову. — Скоро вам станет легче, и я буду прекрасной сиделкой, хотя и не получил медицинского образования.
Я оставил его, чтобы приготовить завтрак. Пока разгорался огонь, я направился в кладовую и выбрал там продукты. Скоро завтрак поспел, и я возвратился к моему товарищу. Ему было гораздо лучше: он ласково смотрел на меня, когда я, сидя перед ним, держал чашку кофе и поднос с яйцами и хлебом.
— Ну что, Билль? — спросил я весело. — Как дела? Я сам здорово голоден; но как же это?.. А рана? — вспомнил я. — Покажите-ка мне ее!..
Я сразу понял, что рана в груди Билля — следствие пистолетного выстрела. Она мало кровоточила и так как была расположена с правой стороны, я надеялся, что это не очень серьезно. Билль с грустью покачал головой.
— Садись, Ральф, я тебе расскажу все подробно. Как только мы высадились из лодки и стали пробираться через кусты, как я и думал, люди пошли прямо на мое ружье. Но, к несчастью, выстрела не было. Я сам видел, как один из мужчин разорвал веревку ногой, и слышал, как щелкнул курок, но пистон не взорвался. Видно, отсырел. Сам понимаешь, как я был огорчен, да и вдобавок волнение мешало мне соображать. Но, как говорится, «необходимость — мать изобретательности», и блестящая мысль неожиданно осенила меня. Я выскочил вперед, делая вид, что хочу как можно скорее приблизиться к дикарям, потом нарочно споткнулся об лежащее на земле дерево и упал на карабин. Раздался выстрел. В ответ на это в лагере дикарей поднялось такое, что и описать невозможно. Я встал и бросился вперед со всеми остальными, когда вдруг капитан приказал остановиться.
— Ты сделал это нарочно, негодяй! — прервал он, сопровождая фразу неслыханным ругательством, вытащил пистолет из-за кушака и выпустил мне прямо в грудь пулю. Я сразу упал и потерял сознание, очнувшись только от страшных воплей. Я быстро вскочил, осмотрелся и сквозь деревья увидел огромный костер, около которого, привязанные к столбам, стояли капитан и команда. Я поспешно прыгнул из кустов в лес. Чернокожие увидели меня, но не успели помешать мне, как ты знаешь, вскочить в лодку.
Билль очень утомился, рассказывая мне о своих приключениях, и я постарался отвлечь его мысли от страшных переживаний.
— Теперь, Билль, — сказал я, — нам нужно подумать о нашем будущем и решить, что мы предпримем. Сейчас мы находимся в огромном просторе Тихого океана на прекрасно оборудованной шхуне, являющейся нашей собственностью, и перед нами лежит весь мир… Подымается бриз, нам пора подумать о том, как ставить паруса.
— Ральф, милый мальчик! — тихо ответил мой приятель. — Мне все равно, в какую сторону нас понесет. Боюсь, что жить мне осталось недолго. Делай как знаешь, я полагаюсь на тебя.
— Тогда, Билль, я думаю, нам лучше взять курс на Коралловый остров и постараться скорее встретиться с моими дорогими товарищами Джеком и Петеркином. Мне кажется, что остров не имеет названия, но однажды капитан показал мне его на карте. Так как мы хорошо знаем наше настоящее местонахождение — я думаю, что смогу направить судно к нему. Конечно, мне трудно одному натягивать паруса, но, к счастью, их поставлено уже достаточно, а в случае шквала я всегда смогу без посторонней помощи спустить некоторые из них, чтобы ослабить силу ветра. А если мы будем все время идти при легком бризе, я устрою систему блоков и прикреплю их к марсель-фалу, так что смогу поднять парус без чужой помощи. Правда, мне придется потратить на это дело больше полдня, но об этом не стоит думать. На палубе я поставлю что-нибудь вроде ширмы, чтобы защитить нас от солнца, и если вы только можете сидеть у румпеля и управлять судном часа два в день, чтобы я мог в это время немного поспать, то избавлю вас от всех остальных обязанностей в течение двадцати двух часов. А если почувствуете себя так плохо, что не сможете управлять, я придумаю что-нибудь другое; словом, как-нибудь уж доберемся до острова.
Билль слабо улыбался, слушая меня.
Видно было, что целый ряд мыслей копошился у него в голове. Он не верил в возможность оправиться от тяжелого ранения, и чувствовалась его полная готовность покончить счеты с жизнью.
— Милый Ральф! — прерывающимся голосом начал Билль. — Не утешай меня и не уговаривай; я смерти не боюсь. Я устал жить. Жизнь не очень баловала меня радостями и благополучием. Мне жаль, что на моих глазах свершилось так много злых и позорных дел, и стыдно, до слез стыдно, — не удивляйся, дружище, у старого Билля есть еще слезы в груди, — да, до слез стыдно, что я сам принимал участие в этих отвратительных делах.
Слушая его, мое сердце наполнилось такой жалостью к этому несчастному человеку, что мне захотелось обнять и приласкать его. Билль понял мой порыв. Глаза его вспыхнули благодарностью, и, легонько отстранив меня, он продолжал:
— Когда-то и я был честным человеком; я никогда не верил в то, что люди рождаются негодяями. Негодяями нас делает жизнь. Вот эта-то злодейка жизнь не пощадила и меня. Что говорить, я не первый и не последний. Но так уж устроен человек, что острее всего чувствует свои горести, а несчастье другого в этих случаях нисколько не ослабляет силы личных переживаний. Что-то я расфилософствовался, ты еще молод и можешь не понять всех этих рассуждений. Да и не хочется мне засорять твою голову лишними мыслями. Ты хороший парень, Ральф, и мне очень хочется, чтобы жизнь отнеслась к тебе более ласково, чем ко мне. Ты заслуживаешь этого. Может быть, даже наверное, я обязан тебе очень многим. Во всяком случае, если я еще способен на раскаяние, то в этом помог мне ты. Если бы теперь мне пришлось оправиться от своей раны и продолжать жизнь, я с уверенностью могу сказать, что согласился бы терпеть и голод, и холод, только бы не возвращаться к прежнему. Этот переворот во мне совершил ты. Помнишь твой первый разговор с капитаном? Он произвел на меня огромное впечатление. Как сейчас вижу твое спокойное и решительное лицо, слышу смелые ответы, чувствую твердую волю и уверенность в правильности своих поступков. Много я слышал разговоров капитана с такими же новичками, каким был тогда ты, но ни разу никто с таким достоинством не отвечал этому негодяю. Не люблю хвалить, никогда не любил, но ты, Ральф, молодец! Я тебя уважаю!