– Какого лекаря, жена? Да если бы то, что он тут плёл в горячке непочтения своего, этот страшный вздор, хоть на сотую долю оказался подобием правды,– я бы тотчас же вышвырнул его из Дворца, лишил и помина наследства, а без наследства кто он есть? Нищий, бродяга хуже раба. Он не в Мемфис бы поехал на учёбу наукам, а пошёл бы с сумой к верховьям Нила, спал бы в песке, и уж тогда поистине нашёл бы себе чернавку из бедноты и трепал бы её жалкое тело, пока оно всё не износится, как вся она сама, босоногая, а потом их вместе в грязной луже нашли бы и сожрали крокодилы.
– Ах, муж мой, Луне подобный! – взмолилась гордая Исизида. – Ну, что уж Вы так? О своём сыне? Он же кровь от крови Вашей! Сжальтесь, не говорите больше, молю Вас! Он уже всё понял, и больше никогда не посмеет так дерзить Вам.
– Прости, жена моя, я погорячился. Но Ленхатеп тоже хорош! Такое придумать и мне сказать, т. е. значит оскорбить, опозорить. Он же отлично знает, как я ненавижу бедных, грязных, Богами забытых!..
Ленхатеп стоял как убитый молнией, поражённый громом. Слова отца словно отхлестали его по голому телу, он чувствовал себя разбитым, брошенным и растоптанным. Да ещё угроза о том, что он может потерять богатое наследство, пойти с сумой, попасть в грязную лужу и в пасть крокодилам! Даже представить себе такой ужас было страшно, жутко! А уж кабы наяву! … Как он мог?!!
Всякие чувства к Найфел, этой чернавке из грязной деревни из него мигом выветрились, в угаре испуга, страха. Он представил себе, как они, полуголые, босые идут вдвоём вдоль Нила, из которого один за другим вылезают крокодилы, разинув свои страшные пасти, и она кричит, как тогда, день назад, когда убегала домой, представил её бедную, жалкую хижину с грубой неотёсанной матушкой Ме,– и стал себе противен. Как он мог попасть в такую грязь, в пропасть?!
Он вспомнил нежную кожу и плоть Найфел, её жаркие слова и слёзы, когда он её, по сути, изнасиловал, изнасиловал как жалкую рабыню! От этого кровь его не взыграла, а потухла… Ну и что, что он ей обещал? Разве можно приносить в жертву грязной чернавке богатство, золото, славу?! Нет, никто не имеет права этого требовать! Он – сын великого, всемогущего человека, сановника самого фараона Хуфу! И он должен держать честь и славу отца! Не зря же его отец так долго добивался такой благородной должности. И он её имеет! Другие не имеют, а отец имеет! Отец же Найфел (Ленхатеп почти забыл её имя) не добился такого, а его отец добился! Значит, его отец – умнее, могущественнее, мудрее всех! Он, Ленхатеп, должен гордиться им, а не позорить такого человека. И матушку обидел….
Пронизанный этими мыслями, Ленхатеп пал перед отцом на колени и приложился к его руке:
– О, простите меня, Великодушный и мудрый Отец мой! Простите – ради Великого Бога Ра и Бога фараона – заблудшего, нечестивого сына своего! Я был совсем не прав, сказав Вам эти слова. Это неправда, конечно. Я просто перешёл грань. Простите меня, матушка, отец!
– Ну то-то же, сын мой Ленхатеп. Я прощаю тебя милостиво. Душа твоя заблудилась, но всё же нашла верный выход из тьмы. Я рад этому.
– И я прощаю тебя, добрый, хороший сын мой! Душа моя возрадовалась.
И, обращаясь к Осиристепу, Исизида произнесла:
– Муж мой мудрейший, носитель истины! А не пора ли нашему сыну обрести свой дом? Он, как мне подумалось, жаждет женитьбы, своей семьи. Может быть, нам подобрать ему достойную, богатую невесту, чистую и умную?..
– Да, да, жена моя драгоценная. Вы как всегда правы. И я даже знаю, кто будет она, это небесной чистоты девушка. Дочь моего сподвижника номарха Нехебу – ясноглазая Любият Эль Успехр!
– О, господин, мой муж драгоценный! Я, кажется, знаю эту девушку! Она чиста и скромна, как фиалка, и, говорят, у неё дивный голос! Ленхатеп будет счастлив!
Ленхатеп услышал эти слова. Он, как Исизида, не знал девушку по имени Любият Эль Успехр, но хорошо представлял себе ясноглазую, скромную и очень богатую египтянку, которая даёт ему много счастья и прелестных деток…
А юная счастливая Найфел тем временем вернулась домой. Её отец Абд ат-Тавоаб и матушка Мехатэ оба были в хижине и ждали её, оба были не в духе.
– Ты всё бегаешь по песку Нила, а матери не помогаешь, – грозно начал отец. – Мехатэ жалуется на тебя. Ей трудно одной держать всю хижину. Неужели тебе непонятно?
– Я только пива немного выпила…….
-Ах ты, дрянь! Где ты посмела шляться больше полдня? – обрушалась на Найфел матушка Ме. – С кем ты была? Это тот богатый и знатный тебя напоил?! Я же запретила тебе, негодная, встречаться с ним! Ты меня ослушалась?
– Нет-нет, матушка Ме! Я его не видела. Я встретила девушку из соседней деревни, мы вместе шли по берегу. Там, на берегу, стоял незнакомый парень, из бедных, и угощал всех, кто шёл, пивом и лепёшками. Говорил, что все должны отметить последние дни перед разливом Великого Нила. Всех угощал, и все пили, и мы тоже. Разве это грех?