Наконец всех позвали на комиссию по распределению. Снова аудитория, и монотонный голос секретаря учебной части Валентины Ивановны. Зачитывались фамилии курсантов и Управления внутренних дел по всей Свердловской области, в чье распоряжение тот или иной выпускник распределялся. Дошла очередь и до Копаева. Ребята из его учебной роты с ухмылками обернулись в сторону Антона. Уж Копаева-то в «тьмутаракань» не отправят.
– Курсант Копаев, Антон Викторович. – Голос Валентины Ивановны звучал торопливо, но, как всегда, внятно и четко. – Главное управление внутренних дел по Екатеринбургу. Курсант…
– Антоха, – раздались шепотки, – кучеряво жить будешь!
Все! Завтра в девять ноль-ноль последнее построение. Завтра они покинут стены института навсегда, по крайней мере в качестве курсантов. Завтра они впервые с полным правом смогут надеть кителя с лейтенантскими погонами.
Антон с трудом продрался сквозь толпу пятикурсников и быстрым шагом двинулся по коридору в сторону учебной части.
Валентина Ивановна внимательно посмотрела на него поверх очков, но на все сказанное отреагировала довольно спокойно:
– Копаев, вы что, не могли раньше это обсудить? Времени не хватило, или только сейчас шлея под хвост попала? Вы понимаете, что приказ уже подписан?
– В чем дело? – Перед Антоном возник начальник учебной части полковник Воротников. – Вы недовольны распределением? Я бы на вашем месте прыгал от радости в коридоре!
– Дело не во мне, товарищ полковник, – твердо заявил Антон, – точнее, не только во мне. Курсант Сухоруков распределен в город Каменск, но у него, насколько я знаю, больна мать. Оставить ее здесь он не может, а перевозить больную женщину из… ну, вы меня понимаете.
– А почему Сухоруков сам не обратился заблаговременно с рапортом к начальнику института?
– Видите ли… – замялся Антон. – Постарайтесь понять, насколько ему это сложно. Надо просить, а ведь ему скажут, что надо было раньше думать о матери, лучше учиться. К тому же я считаю, что для меня лично будет гораздо полезнее начать службу в глубинке, а не в тепличных условиях. Там я быстрее наберусь полезного опыта. Короче, товарищ полковник, я твердо намерен добиваться замены направления для себя в Каменск вместо курсанта Сухорукова.
– Ну, что же… – непонятное выражение мелькнуло в глазах полковника. – В принципе ничего сложного тут нет. А я и не знал, что вы друзья с Сухоруковым. Ладно, Копаев, садись, пиши рапорт, толстовец.
Антон уселся и склонился над листом бумаги. Хорошо, что не видно, как его лицо стало буквально пунцовым. Стыдно, но так надо!
– Копаев!
Он обернулся. Полковник Воронцов, как обычно, держал свою большую голову, покрытую редкими, торчащими ежиком волосиками, чуть набок и смотрел на собеседника с прищуром.
– Поздравляю тебя, Копаев, – пожал он руку Антону своей твердой лапищей. – Ну, что, лейтенант полиции, планы на жизнь не изменились?
– Нет, Андрей Павлович, – решительно покачал головой Антон. – Не изменились.
– Ну, ты давай не зарекайся. – Воронцов взял Антона под руку и повел вдоль коридора: – Этот юношеский максимализм пройдет, придет профессиональная зрелость, а с ней и желание приносить пользу не только руками и ногами. Если сейчас решил твердо, то в добрый час, из тебя получится хороший опер, настоящий сыщик. Мышление у тебя подходящее. А вот на будущий год я прошу тебя, Антон, подумать хорошенько. Направление твое лежит в учебной части в личном деле и ждет тебя. Решишь, буду рад. Год поработаешь практически, три года адъюнктуры, а через четыре года мы чего-нибудь придумаем на кафедре для тебя. Наукой с такой головой заниматься надо, наукой.