Таким образом язык у сербов и мусульман практически один и тот же, хотя, конечно, некоторые лингвистические различия имеются. Впрочем, во всей Югославии в старых ее границах, до распада, люди друг друга понимали без особых проблем — от прогермански настроенной Словении, идеологические лидеры которой почему-то патологически желают, чтобы коренной народ республики считался альпийским народом, до Македонии, немалая часть народа которой не прочь присоединиться к Греции, где, как они, вслед за известным литературным персонажем, считают, все есть, Черногории с ее оригинальной версией православия, и Косово, где проживает немалая часть этнических албанцев.
Хорошее, все-таки, что ни говори, дело, когда у разных народов есть некий универсальный язык, облегчающий взаимопонимание. Нынешняя повальная англизация культуры в ее американизированной форме положение не спасает. Равно как и попытки создания некого искусственного всеобщего языка, типа эсперанто или воляпюк… Право же жаль, что мы, славяне, словно ветви гигантского дерева, слишком далеко отошли друг от друга и потеряли тот единый праславянский язык, который позволял нашим предкам понимать друг друга на гигантской территории от верховьев Волги до Дании и от Баренцева моря до Адриатики…
— Тебя как зовут? — начал я допрос, присаживаясь возле девушки на корточки.
— Мириам, — тихо ответила она.
Мириам. Красиво. Что-то библейское. Или просто производное от Марии?
— Слушай меня внимательно, Мириам, — серьезно заговорил я. — Если ты не будешь дергаться, мы тебе ничего плохого не сделаем. Обещаю. Ну а если попытаешься бежать или кричать, я буду вынужден тебя застрелить.
Застрелить!.. Чуть не забыл. Ведь у меня автомат остался там, за бруствером!
— Я не буду кричать, — тихо повторила Мириам.
Очень хочется в это верить. Потому что и в самом деле убивать это красивое юное создание не хотелось. Не просто не хотелось — я не смог бы это сделать. Правда, тут же поправил я сам себя, Радомир сделает это без малейших колебаний.
Или все-таки тоже не смог бы сделать?
— Вы здесь были одни или поблизости есть еще положаи? — задал я главный в данной ситуации вопрос.
— Недалеко есть еще один положай, там находится наш взвод, — быстро ответила девушка.
Скорее всего, она соврала. Уж слишком торопливо она это сказала. И неестественно преданно выглядели в это время ее глаза. Соврала… Только в чем соврала — что неподалеку находится целый взвод или же в том, что больше поблизости вообще никого нет?
— Мириам, не надо обманывать, — я постарался, чтобы слова, несмотря на то, что я говорил совсем негромко, звучали как можно грознее. — Отвечай еще раз: как далеко отсюда находятся ваши?
Так и есть, не ошибся. Ее глаза, не выдержав, вильнули в сторону.
— Только не ври! — вмешался Радомир и грубо выругался по-сербски.
Я почувствовал, как девушка вздрогнула от его тихого голоса, словно от окрика. Наверное, она уже поняла, что от него угроза исходит большая, чем от меня. Добрый и злой следователь… Классика!
— Мы тут были только четверо, — почти шепотом проговорила девушка.
Это было бы очень хорошо. Это было бы слишком хорошо для нас. Невероятно хорошо.
Поэтому я переспросил:
— Это правда?
Спрашивая, я взял девушку за подбородок, зафиксировал ее лицо, следя за ее зрачками.
— Да, правда!
Что ж, хочется в это верить. Но… Хочется верить, но не мешало бы проверить.
— Я сейчас подам голос, — сообщил девушке. — И если хоть кто-нибудь откликнется, тебе несдобровать.
Мусульмане на войне отличаются крайним фанатизмом и фатализмом. И тем не менее мне пришлось ей верить — потому что выхода другого у нас не было.
Я легонько, едва ли не нежно, приставил к шейке Мириам острие своего кинжала. Она засучила по твердому грунту ботинками, попыталась отодвинуться от меня, вжаться в камень. Ей это не удалось, естественно, только острый кончик кинжала чуть сильнее вдавился в ее нежную кожу. Рядом с гладким бугорком горла, там, где в глубине мышц и жил укрывается полнокровная сонная артерия.