— Но почему вы думаете, что должен наступить рецидив? Мартин чувствует себя хорошо. Его любят, понимают. Ему больше не должно быть страшно.
— Страшно! — улыбнулся доктор Фройнд. — Страх играет сегодня в жизни людей гораздо менее значительную роль, чем это принято считать. Время господства страха позади, оно прошло в первые послевоенные годы. Зло, которое сегодня управляет миром, — недоверие. Недоверие разрушает наши связи, путает наше мироощущение, тормозит и препятствует нашим действиям. Вы можете видеть это в больших и малых масштабах, на моих детях и на примере сильных мира сего. Доверяем ли мы сегодня друг другу? Нет! Кругом недоверие. Об этом нужно было бы написать книгу. «Великое недоверие» — так можно было бы ее назвать.
— Но как с этим можно бороться? Как можно восстановить утраченное доверие?
Доктор Фройнд покачал головой:
— Сильные мира сего уже не смогут доверять друг другу. Силы — это не люди. Это всего лишь понятие, означающее миллионы людей, которые ничего не знают друг о друге, живут, не доверяя друг другу, интересы которых представляет пара людей, ненавидящих друг друга, — такова их профессия: политики. Нет, мы не должны сегодня мыслить такими большими категориями. Мы должны думать о совсем мелких понятиях, отдельных индивидуумах. Мы должны думать о том, как Мартину преодолеть свое недоверие к Альберту. А Альберту, бедному дебилу, — свое недоверие к Ильзе. Каждый человек, который преодолевает свое недоверие, помогает еще одному человеку из своего окружения. Это прогрессия, известная нам с рисовыми зернами на шахматной доске. Поверьте мне, это единственно возможный путь! В этом мы видим смысл нашей работы. А те, кто сегодня мыслит большими категориями, не будут иметь успеха.
Я сидел напротив него, смотрел, как он курит сигарету за сигаретой, и слушал. Я ходил к нему в школу. Он был моим учителем. Я доверял ему. Если он был занят, я шел в библиотеку и читал истории болезней или листал статистику. Он решил, что у меня очень много свободного времени, когда я вскользь сообщил ему об отпуске, который будто бы взял. Так я просиживал день за днем над отпечатанными мелким шрифтом формулярами и читал.
Статистика была потрясающей. 43 процента детей в его школе (от шести до четырнадцати лет) никогда не спали в своей собственной кровати. Из этих 43 процентов 24 процента спали с другим ребенком, 19 процентов — с двумя или несколькими детьми. 17 процентов детей воспитывались в семьях, где один из родителей был алкоголиком. 5 процентов детей попробовали алкоголь уже в возрасте четырех лет. У 21 процента всех детей один из родителей умер. В 32 процентах случаев родители были разведены. 7 процентов всех детей жили у родственников или приемных родителей. И только у 12 процентов была своя комната.
— У нас есть свои планы, — улыбнулся доктор Фройнд, — но у нас нет денег. Мы планируем построить большой приют в виде отеля за городом, где могли бы жить дети. Мы уже нашли подходящее здание, у нас есть часть денег, но их недостаточно, чтобы закончить строительство.
За окнами кабинета, в котором мы беседовали, шел снег. Год подходил к концу. На белом снегу чернели рельсы западной железной дороги. Облака низко нависли, становилось холодно.
Мартин не изменил своего отношения ко мне. Он признал мое существование, но продолжал говорить мне «вы» и обращался только в случае крайней необходимости. Вечером, когда мы приходили домой, он делал уроки и отправлялся спать. Он стал мыться. В необходимости этого его убедил доктор Фройнд. Это было странное время, думаю я, вспоминая обо всем сегодня. Казалось, я должен был находиться в смятении из-за невозможности осуществления своих планов, но я был счастлив и спокоен. Я больше не стремился бежать, я стал очень кротким за то недолгое время моего знакомства с доктором Фройндом.
11 ноября с утренней почтой принесли письмо. 14 ноября в десять часов утра я должен был явиться для дачи показаний в здание полицейского комиссариата первого района.
9
Я шел туда в странном расположении духа, которое было вызвано долгими часами размышлений. Я совершенно бесстрастно оценивал свои шансы. Дача показаний — за этими безобидными словами скрывалось многое. Собственно, я и не мог надеяться, что мои преступления вечно останутся нераскрытыми. Значит, нашли след, берущий свое начало с ошибки, которую я где-то когда-то допустил. Теперь они будут меня спрашивать, потом снова и снова проводить допрос. Может быть, мне повезет, и я смогу ответить на эти вопросы. А может быть, и нет.
Конечно, я мог еще попытаться бежать. Но наверняка границы для меня уже были закрыты, если полиция имела хотя бы малейшее подозрение, и я попал бы в еще более затруднительное положение. Я не мог больше вести себя так бездумно, как раньше. Я стал тяжел на подъем, устал и, конечно, был очень болен. Мне было тяжело дышать. Головные боли участились. Я держался благодаря морфию Мордштайна. Но тем не менее я не был прежним. Я сильно изменился, я это чувствовал.